Все участники знали, что если царек подходит к роялю, то это значит, что настроение у него решительно переменилось к лучшему. Иногда он исполнял что-то из нескольких нот, но чаще, просто подходил к инструменту, нежно гладил его крышку, брал из баночки щепотку корму для шпротов, бросал его внутрь и возвращался на место.

Всем было понятно, что если царька теперь не гневить, то совещание пройдет без отставок и увольнений. Но в таком случае над показывать свое восхищение тем, что делает царек, а особенно – что говорит. Вернее, не что, а как. При этом, с глазами полными умиления, следует в нужных местах возглашать: «Вы прекрасны, ваше величество! Просто невыносимо прекрасны!» Это работало неизменно и все настроились именно на такой ход событий.

Тем временем, царек с разгону запрыгнул на свой трон, привычным и натренированным движением размял ноздри, чтобы речь его имела нужный тембр и начал содержательную часть своей повести.

-Пацаны! Пацыки! (здесь и далее – специальная царская терминология, изложенная в Большом Словаре Фени и Мурки).

Строки суфлера дернулись и медленно поползли вверх.

-Наверное, всем вам известно, что народ меня любит, или кто-то тут не в курсе?

Присутствующие начали нервно оглядываться, выискивая негодяя, который мог этого не знать, но как и предполагалось, не найдя такового, снова направили свои взгляды на царька, всем своим видом показывая, что найти такового не удалось, а буде нашелся такой, то горе ему и увы.

-А раз так, чего хочет царек, того хочет и народ, и наоборот, царек хочет того, чего хочет народ. Это всем понятно?

Все собравшиеся конспектировали сказанное царьком в специально приготовленные блокноты с обложкой из кожи редкого и почти исчезнувшего выхухера. Это молчаливое чистописание подтверждало то, что чиновники не просто согласны, но и готовы исполнить высочайшее повеление, каким бы оно не оказалось.

Царек любил такие моменты и ощущал себя отцом не только вот этим двадцати чиновникам, но и всему народу. Хоть он и считал этот народ засранцем, но другого у него не было. Ему очень понравился французский народ, но кто же ему даст махнуться народами, поэтому – так и быть, будет папой тому, что есть.

-А народ, между прочим, хочет намазать на хлеб, и не что-то там такое, а натурально  – икру.

-Кабачковую?

-Если бы. Он желает мазать осетровую икру и слоем, толще самого хлеба. Вот я и собрал вас для того, чтобы услышать, как мы будем выходить из этого положения.

На минутку зал завис, а потом встал деятель, измученный диетой. На вид в нем было килограммов 220-250 живого весу и не будь он слугой государя, а значит и народа, мог бы смело отправляться в Японию и промышлять там борьбой сумо. Впрочем, борец из него был так себе, но если на него надеть кимоно, то наверняка туристы за деньги стали бы с ним фотографироваться. Это была давняя мечта, поскольку до него доходили слухи, что в Японии гейши не знают слова «табу» априори.

(окончание следует)