Пожалуй, ключевая мысль, которая была зафиксирована начальником генштаба сухопутных войск Германии и записанная в дневник 23 июня, дает примерную тональность для оценки всего этого периода войны. Выглядит это следующим образом:

«Общая обстановка лучше всего охарактеризована в донесении штаба 4-й армии: противник в белостокском мешке борется не за свою жизнь, а за выигрыш времени.

Впрочем, я сомневаюсь в том, что командование противника действительно сохраняет в своих руках единое и планомерное руководство действиями войск. Гораздо вероятнее, что местные переброски наземных войск и авиации являются вынужденными и предприняты под влиянием продвижения наших войск, а не представляют собой организованного отхода с определенными целями. О таком организованном отходе до сих пор как будто говорить не приходится»

А на следующий день, 24 июня в дневнике появляется еще одна запись:

«В общем, теперь стало ясно, что русские не думают об отступлении, а, напротив, бросают все, что имеют в своем распоряжении, навстречу вклинившимся германским войскам. При этом верховное командование противника, видимо, совершенно не участвует в руководстве операциями войск. Причины таких действий противника неясны. Полное отсутствие крупных оперативных резервов совершенно лишает командование противника возможности эффективно влиять на ход боевых действий. Однако наличие многочисленных запасов в пограничной полосе указывает на то, что русские с самого начала планировали ведение упорной обороны пограничной зоны и для этого создали здесь базы снабжения».

То есть, отмечена не только утрата взаимодействия войск противника, но даже управление в масштабе отдельного соединения. Все случаи упорного сопротивления носили эпизодический и скорее – фанатичный характер, а общего рисунка действий противника генштаб не наблюдал. Отсюда и такая формулировка в оценке руководства войсками. Что касается баз снабжения, то на второй-третий день войны были захвачены еще не все такие базы и еще не был виден масштаб этой подготовки. Это уже значительно позже, когда стала вырисоваться полная картина того, что стояло у границы, стало понятно, что никакой речи об обороне просто не могло быть.

А дальше Вермахт действовал именно так, как Гитлер это планировал еще при формировании плана Барбаросса и о чем еще раз напомнил 14 июня. Войска должны были рассекать оборону противника и не давая ему времени на отход или бегство – замыкать кольцо окружения, с целью перемалывания окруженных войск. Очень скоро таких окруженных войск стало сотни тысяч человек, а потом счет подошел к миллиону. Заметим, сто тысяч личного состава, это примерно численность общевойсковой армии. Просто вспомним злосчастного Фридриха Паулюса, принимавшего участие в окончательном составлении плана Барбаросса и попавшем в плен под Сталинградом со своей 6-й армией. Так вот, в первые недели войны у границы были захвачены в плен более 10 армий. И если армия Паулюса была полностью истощена и уже не имела ресурсов, то у границы было столько добра, которое Вермахт взял в качестве трофеев, что этого ему хватило на несколько месяцев войны.

Что характерно, любой командир батальона, полка, дивизии или более крупного соединения, вне зависимости от того, какие боевые действия ему предстоят, первое что делает в любой ситуации – налаживает охрану и оборону собственного личного состава и штатной техники от любого нападения противника. Будь то в месте постоянной дислокации, на учениях или на марше, составляется боевое расписание, которое мгновенно вступает в силу, в случае нападения неприятеля. Понятно, что в таком случае длительность эффективной обороны будет обусловлено ресурсами и возможностью их пополнения, но какое-то время соединение обязано продержаться без всяких команд сверху. Есть старинная и проверенная на практике солдатская мудрость: «не знаешь, что делать – окапывайся».

То есть, можно понять, когда тотальному разгрому подверглись подразделения, стоявшие прямо у границы и доступные для полевой артиллерии и даже стрелкового оружия противника. Со множеством оговорок, но можно понять, почему они были мгновенно разгромлены. В первый день войны произошел вовсе феноменальный случай, когда пехотная дивизия Вермахта разгромила танковую часть РККА прямо у границы.

Но в первый день войны ничего подобного не произошло. В подавляющем большинстве случаев, командование расположенных у границы частей просто драпануло, бросив своих солдат и технику на месте. Мало того, примерно то же самое исполнили и коллеги, стоящие в 20-30 километров от линии фронта, у которых было время занять оборону.

Сейчас это оправдывается тем, что из Москвы не было директивы, а когда она пришла, то в ней речь шла о наступлении. Все это замечательно, но из этого следует очень неутешительный вывод фундаментального характера. Любое воинское подразделение или соединение, в первую очередь, обязано обеспечить собственную безопасность и безопасность своего вооружения.

Это – императивная установка либо действует, либо это – не армия. Уже после того, как обеспечена собственная безопасность, путем охраны и обороны, можно вести речь о выполнении боевых задач. Никого из исследователей не смущает, что драпали батальоны, полки и дивизии. Причем, в первые дни войны германские войска не занимались пленными. Они просто распускали на все четыре стороны тех, кто сложил оружие. Это было важно для поддержания высокого темпа продвижения. Уже через несколько дней – ситуация изменилась, но сначала было именно так. Об этом свидетельствует эпопея Брестской крепости, где почти половина личного состава, находившегося в ней, было отпущено по домам.

И в общем, картина была одинаковой и повсеместной. Это при том, что когда Сталин вышел из нирваны, он отправил на фронт своих проверенных военачальников, Буденного, Ворошилова и прочих товарищей, что абсолютно никак не повлияло на ход событий. Поэтому мы не можем полностью принять версию Виктора Суворова о том, что разгром был обусловлен тем, что войска готовились к наступлению, а оказались в ситуации, когда надо переходить к обороне. С первой частью утверждения не поспоришь, а вот вторая – кажется надуманной.

Хорошо, допустим, что в районе Минска стоит условно – стрелковая дивизия, руководство которой уже понимает, что с наступлением не сложилось и грохот боя становится все ближе, указывая на подход противника. Что должен делать комдив, даже не имея указаний сверху? Он должен организовать оборону там, где прямо сейчас находится. Но он садится в служебную машину и смывается с места драки. Но на нем не заканчиваются офицеры в дивизии. Там есть начальник штаба, командиры полков, наконец, батальонов, которые тоже все это видят и слышат и вполне могут принимать меры, на собственном уровне, а кто-то должен заменить убывшего в пампасы комдива.

Но в массовом порядке такого не происходит. Возникают отдельные очаги, где безымянные офицеры вспоминают эту прописную истину и переводят свой личный состав в режим обороны. Гальдер упоминает о таких эпизодах все первые дни войны, но говорит об их эпизодичности. Отсюда следует вывод о качестве офицерского состава РККА.

В самом деле, они имели не очень приятный опыт боевых действий в уже разбитой немцами Польше и видели, как противник легко продавливается. В Финляндии, где противник был не сопоставимо слабее и события разворачивались не слишком удачно, они даже не думали о том, что в случае провала какой-то части операции, финны перейдут в наступление и нанесут удар в район Казани. Те же самые офицеры, без выстрелов овладели странами Балтии, а затем Буковиной и Бессарабией. Примерно такой они себе представляли и войну с Германией, ведь товарищ Сталин им четко рассказал 5 мая – проблем не будет. Вот его дословная характеристика противника:

«Действительно ли германская армия непобедима?

Нет. В мире нет и не было непобедимых армий. Есть армии лучшие, хорошие и слабые. Германия начала войну и шла в первый период под лозунгом освобождения от гнета Версальского мира. Этот лозунг был популярен, встречал поддержку и сочувствие всех обиженных Версалем. Сейчас обстановка изменилась. Сейчас германская армия идет с другими лозунгами. Она сменила лозунги освобождения от Версаля на захватнические. Германская армия не будет иметь успеха под лозунгами захватнической завоевательной войны. Эти лозунги опасные.»

И далее, после погружений в ленинские цитаты, заканчивает:

«С точки зрения военной, в германской армии ничего особенного нет и в танках, и в артиллерии, и в авиации. Значительная часть германской армии теряет свой пыл, имевшийся в начале войны. Кроме того, в германской армии появилось хвастовство, самодовольство, зазнайство. Военная мысль Германии не идет вперед, военная техника отстает не только от нашей, но Германию в отношении авиации начинает обгонять Америка.»

Как известно, политику партии и правительства сурово доносили до мозгов граждан, а у кого мозги плохо впитывали эту политику, их прочищали с помощью пули. Поэтому такая установка вождя и учителя была спущена вниз и армия полагала, что ей предстоит блицкриг, пусть и тяжелый, но не такой, как в Финляндии.

В свою очередь, немцы внимательно следили за действиями РККА и делали свои выводы о ее состоянии и возможностях. После окончания «зимней войны», в Берлине уловили главный принцип действия совковой армии – лобовые атаки, без особого подсчета потерь. Там четко уловили, что боевое планирование там осуществляется без учета понятия «приемлемые потери», что является важнейшим критерием эффективности действий армии. В конце концов, там была выставлена оценка уровню военного искусства совков – «ниже плинтуса».

Сохранение ретроградов Буденного и Ворошилова на высших военных должностях – говорило о многом, а новая кровь, в лице Жукова, только подтверждала их мнение. Как следует из дальнейших событий, в части планирования и проведения операции Барбаросса, германских военных не волновало численное превосходство совковой армии. Не впечатлило и превосходство в отдельных видах вооружений (как они полагали, ибо на самом деле, превосходство было по всем компонентам вооружений).

В результате, возникла удивительная ситуация. Сталин и его карманный «гений» Шапошников отталкивались от принципов Мольтке и Клаузевица, которые германские военные должны бы соблюдать педантично и беспрекословно. То есть, они полагали, что Гитлер банально не решится нападать на совок, зная о численном превосходстве его армии. Просто этот факт должен был стать сигналом «стоп» для начала любой наступательной операции.

И тут Суворов – безусловно прав. Сталин вел совершенно другую игру. Он был уверен в том, что Гитлер блефует, ибо в здравом уме и твердой памяти не решится на наступление с такой расстановкой сил. Но у него была другая задача – не вспугнуть Гитлера, чтобы его войска не зарылись в землю, а насколько их тяжело оттуда доставать, он прекрасно помнил по Первой Мировой Войне. Но где-то в середине июня, когда пошел вал донесений о совещании у фюрера и когда хорошо известный план Барбаросса из блефа вдруг стал превращаться во что-то все более реальное, то и тогда его стратеги заверяли, что с такой плотностью войск, которые совок уже развернул у границы, Вермахт увязнет надолго, а к тому времени на Запад шли войска Второго эшелона и грузились войска Третьего эшелона.

Как результат, на стратегическом уровне война была проиграна просто потому, что в Москве не поняли изменения критериев оценки достаточности войск, для начала наступательной операции. Там не поняли, что даже большей по численности армии была поставлена оценка «неуд», что дало основания немецким военным не переживать о соотношениях сил и средств.

Но как оказалось, совок воспитывал оккупационную, колониальную армию, которая настроена идти вперед, невзирая на потери. А это закладывает отсутствие гибкости у офицеров среднего и низшего звена. Поэтому они заточены на то, чтобы умереть, штурмуя позиции противника. Мало того, они понимают, что других приказов они не получат в принципе.

Поэтому ни на что другое эта армия просто не годилась и когда в один момент она оказалась на войне, которую не понимает, армия драпанула и была разбита во встречных боях и котлах.

В общем, германское командование все высчитала довольно реалистично и точно, а в итоге, поражение пришло потому, что изменили направление главного удара, которое было обосновано и утверждено в самом начале и то, что было в виде предчувствия описано Гальдером в том же июне 1941 года.

На самом деле, захват или окружение Москвы сыграло бы сильнейшую психологическую роль. В бандитском государстве холуи почувствовали бы слабость пахана и никакая ставка в бетонном бункере на берегу Волги его не спасла бы. Но было принято роковое решение о смещении направления главного удара с пространства между Ленинградом и Москвой, на пространство – южнее Москвы, что поставило точку на изначальном ходе блицкрига.

Второй момент оказался фатальным и, в конце концов, привел к поражению Германии и гибели Рейха. В утренних записях Гальдера, оставленных 22 июня 1941 года, содержится мысль, которая сейчас выглядит просто как мистическое знамение:

«На Дальнем Востоке маловероятно, чтобы Япония выступила против Англии. Скорее, как Япония, так и Америка будут избегать втягивания в войну. Германия заинтересована в том, чтобы удержать их обеих от вступления в войну, так как в противном случае война станет необозрима по продолжительности и средствам ее ведения и заключение мира в будущем станет крайне сложной и трудной проблемой».

В общем, Германия могла и должна была завершить войну против совка еще до зимы. Для этого были силы, средства и реалистичные планы реализации этой задачи. Но это была бы другая история.