Как потом выяснилось, германский Генштаб не знал и не мог знать о том количестве дивизий, которые Москва формировала прямо перед началом военных действий и которые только выдвигались к местам сосредоточения. В любом случае, там прекрасно понимали, что не имеют желанного соотношения 3:1 и просто не должны были решиться на наступление, ибо это было самоубийство. Но через день началось самое масштабное наступление в современной истории.

При этом, мы теперь знаем два ключевых момента. Германские военные были в курсе того, что общая численность войск противника превышает численность их войск и они не имеют необходимого перевеса для начала наступательных действий. Второй момент, в Москве внимательно следили за всеми передвижениями германских войск и прекрасно понимали, в какой момент те вышли на состояние полного боевого развертывания и когда они стали способны начать наступательные действия, но даже в этот момент войска имели жесткие указания – «стоять и не провоцировать». Что-то подобное нет-нет да и проскальзывает в воспоминаниях фронтовиков и они это называли изменой.

И действительно, в первые десять дней войны был расстрелян ряд крупных военачальников, на которых повесили всех собак, чем косвенно подтвердили наличие измены и она была вплетена в тот жгут ложных теорий, которые назывались: внезапность, неготовность и техническая отсталость. Измена скрепила всю эту конструкцию и она стоит в этом виде поныне.

Заканчивая эту мысль, мы хотим обратить внимание коллег на расхожие фразы, написанные в различных совковых «исследованиях» и звучащие в фильмах примерно так: наибольшее количество потерь приходится на 1941 год, а в этом году – на самое начало военных действий. В первые дни, недели и месяцы совок поставил абсолютные рекорды по потерям убитыми, раненными, пленными и, особенно – пропавшими без вести. Последняя категория – наиболее показательна. Так вот, совокупные потери совка в первые дни никто толком даже озвучить не может, но практически вся приграничная группировка войск, более 2 млн. человек, выбыла по той или иной графе потерь. Грубо говоря, та подготовленная и вышколенная красная армия, которая «всех сильней» и « если завтра в поход», сгинула у границ, но сделала это не совсем так, как принято рассказывать. А вот Вермахт скрупулезно посчитал свои потери по состоянию на 30 июня и Гальдер приводит эти цифры не просто так, а в сравнении с другими кампаниями, проведенными Вермахтом, с разбивкой на категории потерь:

«С 22.6 по 30.6 наши потери составляют в общей сложности 41 087 человек – 1,64% наличного состава (при численности войск, равной 2,5 миллиона человек). Убито: 524 офицера и 8362 унтер-офицера и рядового. Ранено: 966 офицеров и 28 528 унтер-офицеров и рядовых. Потери офицерского состава по отношению к общим потерям: ранено — 3,3% (кампания на Западе — 3,1%), убито — 6,2% (кампания на Западе — 4,85%), пропало без вести — 1,5% (кампания на Западе — 2%)».

Это потери за 8 дней боев, когда наблюдался массовый драп. Но ведь кто-то вывел из строя эти 40 тыс. солдат Вермахта? По сводкам, приходящим с фронта, не везде, но в отдельных местах были отмечены ожесточенные бои, которые давали отдельные дивизии и корпуса. Наиболее тяжелая мясорубка оказалась под Бродами-Дубно-Ровно, где разыгралось самое крупное танковое сражение всех времен. Тысячи танков рубились почти целую неделю. Это как раз и был тот самый фланговый удар, о котором мы писали выше. Но по разным причинам, он выдохся и огромная масса бронетехники оказалась просто брошенной, без топлива и боеприпасов.

В своих мемуарах Жуков обходил стороной это мероприятие, хотя это была его работа. Даже попав в окружение под Белостоком, окруженная группировка отчаянно сражалась и было несколько моментов, когда почти удалось вырваться прямо через полосу танковой группы Гудериана. В конце концов, небольшой группе войск таки удалось выйти из окружения, но большая ее часть была уничтожена, как была уничтожена и другая группа дивизий, которая нанесла достаточно ощутимый урон из района Пинских болот.

Но самое главное не это. Средствами технической разведки было установлено, что централизованное управление войсками не утеряно и оно осуществляется из Москвы. Это не касалось частей попавших в окружение, но тем не менее, остальные войска поучали указания, проводили маневры и перегруппировки. Это не был сплошной и беспросветный драп. Мало того, оказалось очень преувеличенным расхожее мнение о том, что вся авиация РККА была уничтожена на приграничных аэродромах. Это – метафора. В небе развернулись настоящие баталии, но они оказались такими же фатальными, для красной армии.

Из всего этого вырисовывается картина, что наиболее ожесточенные бои, в первые часы и дни войны, происходили в местах, где была утрачена связь с центром, и наоборот. Эту неразбериху принято списывать на фатальные директивы №2 о том, чтобы не поддаваться провокациям, а потом – №3, которая предписывала переходить в контрнаступление. По Суворову и его последователям, директива №3 как раз и была той основной установкой для перехода в наступление, но она была дана слишком поздно. Спорить с этим нет смысла, ибо так оно и есть, но ключ катастрофы все же не в ней, а в директиве №2, которая прямо указывает на причины катастрофы, просто мы этого не хотим видеть.

Итак, мы отбросили источники, которые несколько раз меняли мнение по ключевым вопросам, и как уже многие до нас пришли к выводу о том, что официальная совковая версия событий начального этапа войны не просто ложная, но вредная, ибо намеренно фальсифицировалась. Последующие версии оказались диаметрально противоположными: от полной небоеспособности войск, ибо те устали от тирании, до версии о том, что войска имели высокие кондиции, но готовились они исключительно к наступательной войне. Первая версия справедлива для более поздних этапов войны, когда уже стало известно о чудовищных людских потерях, об утраченных территориях и когда жизнь всех жителей совка, кроме небольшой руководящей прослойки, стала просто страшной. Тогда возникли сомнения о мудрости партии и правительства и о том, куда те ведут страну. Не удивительно, что на оккупированных территориях, во многих случаях, люди стали жить лучше. А чуть позже замечательные военачальники типа Жукова предложили брать семьи военных в заложники. Такое предложение поступило от этого деятеля, когда он прибыл в Ленинград для стабилизации ситуации. Это никак не прибавило желания воевать. Но все подобные вещи были чуть позже. А за день до этого в войсках ситуация была несколько иная: «Броня крепка и танки наши быстры!»

Вторая версия говорит о том, что войска были заточены исключительно для наступательных действий и к обороне были совсем не подготовлены, а Гитлер сыграл на упреждение. Эта версия действительно наиболее близко подошла к тому, что было на самом деле, но не вполне объясняет масштаб последующей катастрофы.

Тут важно понимать, что об обороне действительно не было речи и совковое описание первых часов войны дает несколько смазанных эпизодов того, что некоторые военачальники, на свой страх и риск, попытались перевести вверенные им войска хоть в какой-то режим обороны. Это касается командующего флотом, который привел вверенные ему флотские базы в боевую готовность и именно силы флота дали первый решительный отпор авиации противника. Но все остальные войска находились в демонстративно расхоложенном состоянии. Всем известна эпопея с отпусками и увольнениями личного состава 21-22 июня и прочие вещи, которые никак не делают, когда идет гонка на опережение противника. Она шла, но не у границы. Где-то в тылу неслись литерные эшелоны с войсками, а еще дальше – новые волны войск только грузились в эшелоны. Происходила титаническая переброска войск, но все это было чуть дальше. У границы же была подчеркнутая демонстрация благодушия.

С началом боевых действий на нескольких очень важных направлениях, происходили вещи, которые никто толком не взялся пояснить. Мы уже подробно описывали то, сколько войск стояло в самом Бресте и вокруг него. Их было достаточно для того, чтобы устроить там противнику кровавую баню, а вооруженное сопротивление оказала только часть гарнизона Брестской Крепости. Уже в 7 часов утра передовые части Вермахта доложили о том, что город занят и контакта с противником нет. Примерно то же самое происходило и севернее. 24 июня части Вермахта вошли в Каунас и обнаружили, что все ключевые объекты города контролируют силы местной обороны и бои завязались только у границы и потом – намного глубже. А данные аэроразведки показывали, что из района Каунаса и Шяуляя, на восток, уходят эшелоны с войсками и техникой. Возникла странная ситуация, когда бои у границы заканчивались и несколько десятков километров удавалось пройти без боя. Примерно так произошло и с Брестом.

Все эти странности происходили в самые первые дни и объяснить их потерей управления вряд ли возможно. Это произошло чуть позже. Грубо говоря, приграничные районы, насыщенные войсками, показали две прямо противоположные тенденции. Одни – как-то вступили в бой, без особых успехов, поскольку большая масса войск отскочила на пару-тройку десятков километров от границы. В совковой мемуаристике часто встречается описание того, как попавшие в окружение красноармейцы, в том числе и в Брестской крепости, подбадривались отважными командирами тем, что надо продержаться до подхода основных сил, которые так и не пришли.

(окончание следует)