Первые три с половиной месяца боевых действий, когда противник уже не прячется за попочленцев, отпускников или заблудившихся, а применяет всю мощь своей армии, продемонстрировали общие черты, присущие совковой армии. А она всегда действовала по принципу старого анекдота: «мы будем есть Г, но я знаю, где его много». И действительно, Г там было во всем, за что ни возьмись. Если взять простого пехотинца, то можно не сомневаться в том, что одет он был в г, обут – в еще более отвратительное г, да еще и с портянками. Личное оружие – г, снаряжение… его трудно было назвать снаряжением, поскольку назвать таковым «вещмешок» и подсумки для магазинов мог только отчаянный оптимист. Личная аптечка… а кто видел в лицо именно личную аптечку?

Сами солдаты, как боевые единицы, были Г, поскольку в своем большинстве оружие видели на присяге и когда ходили в караул, а стрельбы если когда и были, то сколько там патронов давали отстрелять? Офицеры были – Г в квадрате. В моей части они практически на 100% были запойными, хроническими алкоголиками, а моя часть относилась к элитным войскам и могу только представить, что творилось в менее пафосных войсках. По крайней мере, когда пришлось отдыхать на гарнизонной гауптвахте, наблюдал несколько офицеров, занятых тем же самым, которые натворили что-то уголовное под синькой и ждали трибунала.

Техника же была настолько вопиющим Г, что об этом вслух даже говорить было нельзя. В моей части, как и во всех остальных, был автопарк, охраняемый караулом, поскольку большая его часть была отведена под склады НЗ. Каждый раз новый караул принимал парк с опечатанными боксами НЗ. Эта техника стояла в готовности вступить в действие, на случай войны. Она была зашита в оперативные планы и в случае войны, должна была мгновенно покинуть расположение части и убыть в отведенный планом район сосредоточения. 

Так вот, как-то на мобилизационных учениях пришлось долго ждать команды «отбой» в зимнем лесу и наши офицеры выпили все, что было с собой и даже запас спирта, которым что-то там протирать надо было и бухать пришлось то, что могли достать солдаты на ближайших хуторах. На этой стадии все уже сидели в одной палатке и бухали за одним столом. Субординация не то, чтобы пропала, но ослабевала до самого минимума. 

И вот в момент, когда «на борт» было принято достаточно много, стали рассуждать об оружии. Начала этого разговора я не уловил, но когда зам командира по технике и вооружениям громко начал доказывать, что пистолет Макарова выдается только для того, чтобы офицер мог спокойно застрелиться, я подключился к этому дискурсу. Тут его один из офицеров попытался остановить, мол – не нужно разбрасываться такими словами, но неудачно. Этот офицер недавно вернулся из Афгана по ротации и к таким речам относился не так, как другие. Но зам по тех разошелся и уверенно сказал, что если часть поднимут по тревоге и технику НЗ прийдется выгонять из боксов, он тут же застрелится и не станет ждать трибунала.

А детали уже потом пояснили водители – срочники. Та техника, которая использовалась повседневно, по своей сути была Франкенштейном. Она сыпалась так, что постоянно нуждалась в ремонте, а запчасти по-тихому, но с ведома зампотеха, снимали с тех самых аппаратов, которые стояли на НЗ. И поскольку ту технику никто не видел, то мало кто знал, что там стоит. Но то, что ничего из этого не выйдет из боксов, сомнений не вызывало.

(Продолжение следует)