СЦЕНА 1. Цености

Добрососедство, доброжелательность и масса других определений, начинающихся со слова «добро», могут показаться чем-то не материальным и потому – не существенным. По крайней мере, Москва никогда не считала это какой-то самодостаточной ценностью и жертвовала всем этим не просто в первую очередь, а даже не осознавая того, что это – вообще какая-то жертва. И в общем, такое отношение к этим вещам можно понять, поскольку чем менее развит человек, тем меньше он способен оценить явления, за которые ему не приходится платить прямо. 

Особенно это заметно там, где люди добровольно сбиваются в стадо, где им уже кто-то рассказывает о том, что является ценностью, а что – нет. В таком случае, пациент не просто утрачивает систему ценностей, но получает суррогатную ценность, по которой и сверяет свои действия. Но такое положение дел продолжается ровно до того момента, пока реальность не сталкивает его с этой самой ценой нос к носу.

Как-то лет десять назад довелось послушать диалог коллеги с мамашей, чей сын попал в армию, чтобы не сесть в тюрьму, за художества в ВУЗе, откуда его отчислили. Ей пришло в голову, что в этом ВУЗе – все сволочи, а пострадало только ее чадо. Коллега пояснил ей, что в данном случае это был лучший выход из ситуации, поскольку чадо могло заехать на тюрьму. На что мамаша ответила, что она согласна и на это, лишь бы «полетели головы» в том ВУЗе.

Услышать это пришлось эпизодом и тогда возникла мысль о том, что на том самом стуле, где она двигала свою речь, сидело множество людей, которые хотели одного – не утратить свободу. Там были родственники тех, кто уже находился в застенках и молили сделать что-то, чтобы их близкий человек не остался с реальным сроком. Это были слезы, истерики и мольбы. И вот теперь там сидит вроде бы неглупая дама, с высшим образованием, при деньгах и рассказывает эту дичь.

Именно тогда возник наглядный образ того, как некий конкретный человек неспособен понять одну из высших ценностей – свободу. Потом это проигрывалось множество раз и эту ценность выплевывали огромные массы людей и целые народы. Но все это работает ровно до того момента, когда кто-то или что-то ставит его в положение, когда пациенту предъявляется счет именно по этой ценности. Например – в расстрельном подвале. Никто не может сказать о том, что думали жертвы в последние секунды перед выстрелом палача и что они готовы были отдать за свободу. Или даже в менее драматической ситуации, когда преступник слушает приговор суда, по которому его ждут застенки на две или три пятилетки.

Этот рубеж довольно живописно описал урка, о чем в Сети имеется видео, где он рассуждает о беспределе. Это – другая материя, но принцип восприятия и ее оценки примерно такие же. Он выслушал журналиста, а потом уточнил, примерно таким образом, что беспредел это не то, что вы себе придумали, а состояние, при котором за любые действия некому спросить. Как только находится тот, кто может спросить, беспредел заканчивается. Точно так же выглядит и оценка вроде бы бесплатных ценностей. На них можно плевать, их можно игнорировать или делать что угодно, только все это может однажды упереться в реальность, в которой за все это кто-то сможет спросить.

Причем, чем дольше длится период безнаказанности, тем сильнее пациент верит в то, что он находится в правильной системе координат, которую сам же и создал. При этом его не смущают многие вещи, которые должны бы смущать. Например, как говорил мсье Воланд, человек часто не может проложить собственную систему координат даже до ближайшего вечера, что приводит к безусловным разочарованиям. Собственная система координат может работать лишь до тех пор, пока ей не поставит предел суровая реальность.

(Окончание следует)