Незнакомец вдруг материализовал пару вполне нормальных рук, держащих карандаш и раскрытый блокнот. Явно заглядывая в этот блокнот, хотя глаза так и не материализовались, он медленно и негромко произнес:

– Нет, лучшие годы, здоровье и прочее растрачивают все, на то она и жизнь. Сначала всего этого так много, что кажется бесконечным, а потом его становится все меньше и меньше, а в один момент – заканчивается вовсе. Ты не этим оплачивал долг, которого ты не имел ни перед кем. Ты хотел вкусно есть, сладко пить и иметь полную власть над множеством людей. Ты ведь когда-то верил в Бога, а потом – перестал. Но даже сейчас ты говоришь о том, что насильственная смерть относит тебя к людям зеленого коридора. Ты же сам это все отринул. На самом деле, ты хотел уподобиться богу и произвольно отнимать или оставлять жизнь.

И вот за это ты как раз платил. Только в этом был твой смысл жизни. Ты не освобождал Родину, но призвал на ее землю врага и только после этого – пытался его изгонять. В это время ты получил ту несметную власть, о которой мечтал всю свою жизнь. Ты, наконец, обрел такое могущество, которое давало тебе возможность губить людей сотнями тысяч одновременно.

– Это была война, а она без потерь не бывает…

– Ты знаешь точную цифру жертв, которые лишились жизни по твоей лично воле? Этот вопрос можешь оставить без ответа. У меня записано все, до единого трупа и даже до последней оторванной ноги. Я это знаю, а ты?

Фельдмаршал молчал и смотрел куда-то в сторону. Вид собеседника стал нестерпимым и на глаза наворачивались коварные слезы. Пытаясь разрядить ситуацию, фельдмаршал сказал:

– Давай закурим?

Тут же возник кисет с табаком и страница газеты с его, Фельдмаршала, портретом. Они закурили и белый дымок уходил в никуда, плавно переходя в окружающее пространство. Курильщик из Фельдмаршала был плохой, после третьей затяжки он тяжело и надрывно закашлялся. По крайней мере, теперь можно не опасаться слез.

– Продолжим? – предложило неизвестное существо.

– Ты не знаешь и никогда не хотел знать количество загубленных тобою людей. Тебя никогда не трогало количество покалеченных или свихнувшихся. Но может быть ты знаешь, сколько людей ты мог бы оставить живыми? Тебе это не стоило ничего. Ты мог поставить свою подпись и отправить в минус сразу несколько сотен тысяч людей, а мог ее не поставить, и они остались бы живы. Ты мог бы подписать другую бумагу и коридор с зеленой полосой не был бы перегружен неделями и месяцами. Только твоя подпись. Ты знаешь, сколько этих людей убито твоей ручкой и каплей чернил?

– Я выполнял приказ…

– Ты отдавал приказ. Ты его формировал. До тебя и после тебя приказ выполняли сотни и тысячи полководцев, но ты никогда не считал, скольких убьёт твой приказ. Тебе никто не приказывал убить три сотни тысяч своих солдат в последние несколько дней войны, но ты их убил с удовольствием. Ты гордился тем, что тебя считали самым беспощадным и кровавым маршалом в истории. Ты упивался этой черной славой так, как когда был сопляком и только стал на путь убийств. Ты стремился к этому, и ты это получил. Здесь у меня есть список. Хочешь взглянуть? Есть по датам, есть по операциям, а есть и поименный список. Времени у тебя – вечность, можешь читать его весь. Но все же, ты знаешь, сколько человек наверняка остались бы живыми, не будь у тебя такого странного увлечения?

– Я их не убивал! Их убил враг…

3. ЭПИЛОГ

Последнее слово утратило эхо и увязло в чем-то мягком и вязком, как вата. Он ошибся. Не было никакого коридора, ни с зеленой, ни с красной полосой. Больше того, он вдруг осознал слова собеседника о том, что каждый идет путем, который выбрал. Не важно, какого цвета была полоса перед дверью, каждый попадал туда, куда неизбежно ведет совокупность его выборов.

Разговор прервался на полуслове, как и обещал собеседник, а потому дело обошлось и вовсе без дверей. Он был один среди бескрайней равнины. Пейзаж был полностью лишен цвета, будто кто-то намеренно вытравил всю палитру. Но не было даже чисто белого и черного цветов. Были оттенки серого. Небо было светлее, но на нем невозможно было найти место, где должно быть солнце или то, что вместо него. Просто серое небо, как перед затяжным осенним дождем, который несет сырость и холод, а больше – ничего.

От горизонта и до горизонта равнина была устлана трупами. Он понимал, что это те самые трупы, о которых вел речь собеседник. Они не разлагались, а просто лежали ровным слоем. Сколько было видно – одни трупы. Ничего, кроме трупов, и ни ветерка, ни звука, ни движения. Фельдмаршал догадался, что попал в собственную вечность, в которой больше ничего не будет. Только он и его трупы…