Примерно в это время, 70 лет назад, в совке набрала обороты мощная амнистия, объявленная 27 марта. По разным данным, из лагерей вернулось от 1,2 до 1,3 миллиона человек и тогда на свободе узнали много «интересного» о том, что там творилось за все годы сталинских репрессий. Те немногие, кто решился рассказывать все, как есть, без купюр и приукрашивания, все равно не могли знать ни истинных масштабов этой жути, ни самых мрачных ее страниц, когда в отдельных сценах не выживал никто, а если и выживал, то с полностью поломанной психикой и его рассказы о запредельной дичи, творившейся там, воспринимались как бред сумасшедшего.

Тем не менее, практически все рассказывали о том, что  в промежутке между окончанием войны и амнистией произошла еще более масштабная дичь, которая получила название «с*чьи войны». Наверное, все в курсе, что это такое, а для тех, кто об этом узнал только что, коротко поясним смысл того, что унесло тысячи жизней уже не от пресса системы, а в арестанских междоусобицах. Для этого сделаем небольшое отступление.

В арестантской среде до последнего времени считалось западлом сотрудничать с государственной системой, поскольку в местах лишения свободы она формализуется либо через «режимников», либо через «оперов», то есть персонала, который занимается поддержанием нужного порядка в лагере. Какое-то взаимодействие допускалось, но оно всегда имело сугубо ограниченный характер и только в том случае, если оно шло на пользу общему делу. Но если кто-то это сотрудничество делал постоянным, то попадал в разряд стукачей или тех самых с*к. Понятно, что они действовали во вред братве, и в зависимости от объема этого вреда, с ними могли расправиться самым жестоким образом. Этот постулат был незыблемым вплоть до Второй Мировой войны.

Тогда правительство решило, что из числа заключенных можно сформировать штурмовые подразделения и бросить их в самое пекло без счета. Тем, кто выживет, обещали списать их преступные дела, поскольку он смыл их своей кровью. И надо заметить, что желающих пойти оказалось достаточно много, даже из числа братвы. Но урки  справедливо постановили, что каждый волен поступать как хочет, но даже такая форма сотрудничества с властями будет расценена как отказ от арестантских понятий и однозначный крест на положительном арестантском статусе.

Тем не менее, это мало кого остановило и зэки ушли на фронт в штрафбаты. Большая их часть полегла в боях, поскольку именно этот контингент расходовался нещадно и без оглядки. Но вот война закончилась и те, кто «смыл кровью», вернулись к мирной жизни, а она оказалась куда как более голодной и беспросветной, чем довоенная, и многие вернулись к тому, чем они занимались до войны. Понятно, что их начали отлавливать, судить и снова отправлять в лагеря. Но там, по арестантским понятиям, они сразу определялись как «с*ки», со всеми вытекающими последствиями.

А ведь многие из них прошли такое пекло, что мало кто из присутствующих мог это представить. В общем, в разных местах начались кровавые стычки между порядочной и развенчанной братвой, и в конце концов, эта война набрала такие обороты, что в некоторых местах приходилось вызывать армейское подкрепление и валить уже всех без разбору. В результате, «правильная братва» таки передушила «с*к» и для всех арестантов это стало уроком.

(Окончание следует)