И не удивительно, что фатальным для Бисмарка стал не удар орудия главного калибра линкора противника, а торпеда, выпущенная легким торпедоносцем «Суордфиш», которая в принципе, не должна была доставить особых проблем, поскольку борта линкора были оборудованы бронированным поясом, который и был предназначен для противодействия торпедам противника. Но торпеда попала в корму и повредила руль, который оказался заклиненным. 

Линкор не получил пробоины или серьезных повреждений, он не утратил ход, а просто потерял способность маневрировать и в общем, остался если не на одном месте, то в ограниченном пространстве, из которого уже не смог выйти или хотя бы просто уклоняться от атак противника. Остальное было делом техники и судьба линкора была решена.

К нашей войне это имеет прямое отношение. Армия противника не имеет фундаментального представления ни о маневренной обороне, ни о маневренном наступлении. Ведь если взять и рассмотреть то, как они организуют это самое наступление, то все оно связано цепочкой стационарных узловых точек. Например, имея гигантский расход артиллерийских боеприпасов, они привязаны к обширным складам, которые и обеспечивают интенсивность работы артиллерии, которую не демонстрирует ни одна современная страна мира. 

Это потому, что никому эта интенсивность уже давно не нужна. Но противник до сих пор связывает свое наступление с «валом огня». Если только этого «вала» нет, не будет и никакого наступления. Без этого он не умеет воевать вообще. А за валом огня должна идти лавина бронетехники, которой тоже нужны гигантские объемы боеприпасов и топлива. А все это находится в местах, которые по определению не имеют возможности маневрировать. Единственное, что может регулировать противник – глубину размещения этих стационарных точек так, чтобы они не стали целями для огневого поражения ВСУ.

Прямо сейчас мы наблюдаем действия, полностью укладывающиеся в эту самую парадигму. Они все оставляют как есть, только теперь артсклады и базы топлива оттягивают на расстояние 100+ км, вместо прошлых 50+. Это говорит о том, что другого ответа там нет и быть не может. Они решили, что 100-120 километров это – предел для наших средств огневого поражения и потому просто удвоили расстояние от передовых позиций до своих баз вдвое. Но это никак не повлияло ни на объемы этих складов или мест концентрации техники, ни на способы логистики. Вернее, логистика стала длиннее, и теперь требует вдвое больше автотранспорта.

Все эти мероприятия опираются на представления о войне позавчерашнего дня, когда были сформированы представления о том, насколько дальнобойной может быть артиллерия, и главное, насколько точной она может быть на больших расстояниях. Они считают, что оттянув эти стационарные объекты, им удастся избежать поражения. Но фокус в том, что современные вооружения могут бить и на 100+ км, причем – без потерь в точности. Скажем так, завтра мы начинаем применять ракеты с эффективной дальностью поражения в 165 километров и что дальше? По их логике, надо оттягивать свои базы на расстояние 200+ км?

Есть и другой вариант, а именно – повысить эффективность работу собственных войск, чтобы на поражение одной цели тратить не 20 боеприпасов, а 1, а для решения какой-то тактической задачи применять не 10 танков, а 1. Но в таком случае рушится вся «военная школа» с огневыми валами и танковыми лавинами. Ведь только в таком случае можно на порядки сократить логистику и получать какие-то мобильные варианты хранения запасов, необходимых для действия войск. 

(Окончание следует)