Из серии «До кави»

Личный бункер фюрера, Ново-Сухарёво, 128 метров под поверхностью земли, зал заседаний. В длинном зале, стоит стол, невероятных размеров, вытянутый по длине. С одной его стороны – кресло, сработанное из ливанского дубра, на  правой стороне стола – ряд телефонных аппаратов с вертушкой и один – с кукушкой, если снять трубку, с обратной стороны тут же отзовется девушка телефонистка. С левой стороны – антикварный письменный прибор с пресс-папье из папье-маше, на котором хорошо виден личный герб фюрера, который могли видеть исключительно посвященные. На нем изображены жаба и гадюка, в не естественных позах.

В кресле сидит б/у мачо третьего сорта, небольшого размера, с отсутствующим волосяным покровом на голове. Ноги свисают с кресла и не достают до пола и потому, под ноги подложена книга в дорогом перелете, а на ее переплете едва различима надпись «конституция», но чего именно эта конституция – не видно. Мачо вцепился руками в кресло и лихорадочно нащупывает на нем что-то, известное только ему самому. При этом он покашливает и щурясь, вглядывается в противоположный конец стола. За его спиной стоит огромный холуй с черным чемоданом в руках.

На другом конце стола явно находится группа людей, но с места фюрера их видно не очень хорошо. Зато прямо перед ним, вмонтированные в столешницу, китайские светодиоды, весело горят зелеными огоньками. Таким образом фюрер видит, какие кресла заняты и что те, кто в них сидит, успешно сдали анализ кала. Будь это иначе, огонек был бы красного цвета. Датчики, вмонтированные в кресло, легко это определяют, поскольку тут же в кресло, вмонтирован комплекс по забору анализов, изготовленный на предприятии Уралвагонзавод. Так что каждый, кто садится в кресло, тут же сдает анализ и путем экспресс-тестирования, сразу же определяется наличие, либо отсутствие вируса.

Судя по количеству огоньков, все уже были на месте, а он знал, что на местах они сидят уже часов восемь, поскольку несколько раз им приносили холодные закуски и напитки. Фюрер был явно не в духе и мог бы продержать их еще дольше, но от этого уже лучше не станет и все, что они могли сделать, они уже сделали. И к тому же Си уже улетел и даже не обещал вернуться. Настроение у фюрера было откровенно паршивое, но подвести итоги все же было нужно, а поскольку мероприятие было международного характера, то начать он решил с министра иностранных дел. И потому, фюрер начал.

-Надеюсь, вы все понимаете, зачем я вас всех собрал? То, к чему мы так долго и давно готовились, теперь можно считать успешно прос*анным. Не помогло ничего, ни золотая посуда, не специально подготовленные щи, ни дальневосточная селедка в собственном кляре, ни даже вино «Солнцедар», не говоря уже о водке «Путинк»а. А все потому, что вы не сработали как положено. Не моя же это вина?

Фюрер сделал пауза, как бы давая возможность кому-то их присутствующих, попробовать поднять бунт. Но никто не решился, поскольку они хоть и не наверняка, но знали причину, по которой фюрер их держит на таком расстоянии и на дальнем конце стола. Он помнил фамилию офицера Клауса фон Штауфенберга, который пришел на совещание к другому фюреру, как и то, что он положил под его стол. Поэтому фюрер нынешний решил сыграть на упреждение. С одной стороны, он никого не подпускает к себе так, чтобы тот оказался рядом с ним за столом, а с другой, дальний конец стола был снабжен тремя килограммами пластида и рубашкой из тысячи поражающих элементов.

Кнопка рядом с телефоном, на его столе, могла привести в действие взрывное устройство и конструкция стола направляла взрывную волну и поражающие элементы на гостей, а вернее – на нижнюю их часть. Ни один осколок не мог вылететь выше поверхности стола и тем более – долететь до него. Так что бунт вряд ли бы мог возникнуть в принципе. Хотя иногда фюрер сдерживал себя так, чтобы  не нажать на кнопку без причины, а просто посмотреть, во что превратятся эти отвратительные рожи. Ничего, что сейчас он их почти не видел из-за расстояния, потом – можно подойти ближе и посмотреть. А пока, холуй посматривал в бинокль и тихо ему комментировал то, что делают присутствующие.

Сказать, что фюрер был раздражен, значит – ничего не сказать. Он был в бешенстве и сразу решил для себя, что чем бы ни закончилось совещание, сегодня он точно нажмет кнопку, но сначала надо сыграть роль, послушать их последние речи и только потом – снести их к черту одним махом. Такое можно списать на происки вражеской ДРГ, а свое чудесное спасение можно преподнести, как особенную, божественную защиту, как это сделал тот, самый первый фюрер. Поэтому он продолжил.

-Давайте заслушаем министра иностранных дел о том, почему он не явился на встречу с нашим китайским другом. Давай, Лавров, докладывай.

Усиленный специальной аппаратурой, послышался голос министра:

-Мой фюрер, никакой фигни я не делал и не мог делать. Мы с Машей трудились на благо, как всегда, и лично разбирали дипломатическую почту. Времена сейчас неспокойные и поэтому доверить это кому-то постороннему я просто не могу. Вот мы лично ее и разбирали.

-Хорошо, а потом?

-А потом у нас кончились маленькие кулечки и к тому же – сели батарейки на весах. Оно и не удивительно, с такой-то интенсивностью работы. Пока Маша бегала за кульками и за батарейками…

-Давай сразу на финал. Упоролись?

-Упоролись, ваше преосвященство, но не намеренно. Просто очень торопились и рассыпали один мешочек. Хочешь или нет, а дышать надо. Мы все собрали, но уже надышались. Дальше – ничего не помню. Говорят, что меня сняли с курантов, якобы я кукушку изображал, а Машу – еле стащили с Ленина в мавзолее, говорят, она хлестала его по бороде и орала: «Я тебе дам – батарейки сели!», а дальше вы все знаете…

(Окончание следует)