У меня есть надежда на то, что в нашей армии, а вернее – призывной ее части, уже не знают что такое дедовщина. А еще больше надеюсь на то, что наша армия больше никогда и не узнает, что это такое. Мне лично довелось быть в месте, где на излете совка дедовщина имела если не самый мрачный, то уж точно – близкий к этому вариант.

Позже, когда совок стал трещать и разваливаться, стали доступными различные американские фильмы, где примерно показывали то, как проходит муштра в корпусе Морской Пехоты США. В конце концов удалось посмотреть довольно свежий на тот момент фильм Стенли Кубрика «Цельнометаллическая оболочка» и почитать отзывы на него. Те, кто смотрел этот фильм, в курсе, что во главу угла ставилось психологическое давление, которое и дало основу для сюжета фильма.

И вот просматривая его, невольно приходил к выводу о том, что  там слегка пересолили реакцией военнослужащих на это давление. По крайней мере, если бы тот личный состав попал бы в Гайжюнай, то они бы точно узнали, что такое психологическое давление. В общем, то мрачное и гнетущее впечатление, которое эти фильмы вызывали в Штатах, почти никак не цепляли тех, кто прошел наши дедовские омуты.

Понятно, что такие вещи не проходят бесследно, и где-то глубоко в душе осталась зарубка, которая нет-нет да и всплывает в самый неожиданный момент. Примерно что-то подобное произошло и со мной какое-то время назад. Приснился какой-то гротесковый сон именно по сюжетам той самой мрачной дедовской части, где мне довелось служить.

Наверное, те, кого занесло служить в совковой армии, знают, что такое для военнослужащих первого полугода была процедура «утреннего осмотра». Описывать именно здесь этого не буду, возможно когда-то специально разверну эту тему, а здесь лишь замечу, что по мрачности это был второй момент дня, после «отбоя».

Так вот, приснился сон, в котором стоит строй таких вот новобранцев, бестолкового вида и с ужасом в глазах, а я там был в роли деда-сержанта, который весь этот мрак выдает в жизнь. Хотя на самом деле, именно исполнение дедовщины по разным причинам меня почти не коснулось. В свои первые полгода я выгреб все лопатой, но последний год удалось почти не бывать в части с утра до вечера и на эти эксцессы просто не было ни времени, ни вдохновенья.

А тут – натурально снится такое, чего со мной ни разу не происходило. Вот стоит две шеренги лоботрясов – сто человек, рота. Деды сидят сзади на лавочке, и вот я, крупный лоботряс (а там через полгода все становились и крупными, и лоботрясами, а за год – тем более), со страшным видом прохожусь вдоль этого строя и отборным матом, психологически угнетаю всю эту зеленую публику.

Причем, как и положено сержанту, командиру отделения, знаю фамилии не только бойцов собственного отделения, но взвода и всей роты. Поэтому вызываю из строя бойцов по одному и с самым позорным видом показываю, как неправильно подогнано обмундирование, что где-то, что-то грязное или не чищенное, что лицо плохо выбрито, что в кармане кусок хлеба и так далее. Это и есть цель утреннего осмотра.

Только вот в строю стоят не те бойцы, из моей молодости, а другие, хоть и моложе, чем сейчас. А голос-то у меня уже поставлен командирский. У нас же были специальные упражнения, когда ты на плацу стоишь  на расстоянии и отдаешь команды роте, которая марширует туда – сюда. И голос твой должны слышать четко и ясно, аж через весь плац. И вот таким голосом, будто рота находится в двухстах метрах, с другого конца плаца, ору бойцу, стоящему в метре:

-Рядовой Зеленский!

-Я!

-Выйти из строя!

-Есть!

Тот делает два шага из строя и разворачивается. Я еще ничего не говорю, но рота потихоньку начинает прыскать от смеха, при виде этого бойца. А ведь этого нельзя делать! Были же команды «Раняйсь! Смирняйсь!».

(окончание следует)