Те, кто давно прочел эту историю, наверняка сделали  собственные выводы, но как на меня, вот в этих нескольких абзацах уложились все Софоклы, да еще и с Шекспирами в придачу. Они уместились между первой куклой и теми двумя последними, которые оказались в коробке.

В самом деле, бабушка дала внучке не рецепт, на котором написано «счастье» и как обычно, названа цена этого счастья.

На самом деле, барышня вязала куклы, одно количество которых должно было натолкнуть на мысль о том, что они отсчитывают цену, которую она платит. Но поскольку валюта платеже незаметна, то куклы стали выражением этой валюты. Так бывает с электронными платежами. Денег не видит ни продавец, ни покупатель, а сумма видна только в чеке. Так и здесь, оплата прошла, но чем – непонятно, а куклы – показали успех транзакций.

Самая же суть этой трагедии заключается не в количестве этих кукол и даже не в том, что платить пришлось всю жизнь а в том, что барышня так и не поняла, какой же была валюта платежа, а проще – чем она платила. Ведь если бы она это осознала, то поняла бы, что товар (семейное счастье), купленный за эту валюту, приходит в негодность просто в момент первого платежа. А это значит, что она всю жизнь платила за бракованный товар, даже не догадываясь об этом и даже не задумываясь о смысле происходящего.

Кто-то может возразить и сказать, что для нее это было счастье и что понятие счастья – субъективно, но каждый, кто такое скажет, должен понимать, что только что он перефразировал знаменитый тезис, который высказывало несколько диктаторов, в том числе и Сталин. Звучит он примерно так: «Чтобы народ сделать счастливым, у него надо отнять все, а потом вернуть ему малую часть».

На простом примере можно увидеть, как работает механизм такого «счастья». Допустим, что в клетке сидит узник. Раз в день ему дают одинаковый кусок хлеба, миску баланды и кувшин воды. Понятно, что этим он не наедается, но и не умирает с голоду. Так он живет год, второй, третий и вот в какой-то момент он обнаруживает, что ему дают ровно то же самое, но два раза в день, а на хлеб даже что-то намазали. И вот это – момент его счастья. Мало того, если его снова вернуть на одноразовую пайку, он будет несчастным, но если снова вернуть на 2 раза-  он снова будет счастливым.

Или вот еще. Большую группу узников ведут на расстрел и они об этом знают, но вот что-то пошло не по плану и оказалось, что тела расстрелянных закапывать некому. Тогда, прямо на месте, принимается решение отделить небольшую группу смертников, чтобы те занимались этой работой, а остальных – расстреляли. Скорее всего те, кому выпала доля закапывать жертв расстрела в этот момент считали себя счастливыми. Даже догадываясь о том, что завтра они лягут сюда же – все равно.

Эти безымянные примеры не выдуманы, а такое было в реальности и десятки, если не сотни раз. Но вот мы, сидя в тепле и безопасности, читая эти строки можем позволить себе рассуждать, что это – не счастье, это – что-то другое и тем самым – перечеркиваем тот самый тезис об индивидуальности явления счастья, как такового. А почему? Да потому, что в этих случаях люди были поставлены в такие условия, что они не имели выбора. Вернее, выбор был прост, либо умереть либо выжить и со счастьем это не имеет ничего общего. А это значит, что мы подошли к вопросу еще с одной стороны.

В самом деле, если бы узник имел выбор, он не оказался бы в клетке и его вообще не интересовал бы вопрос о том, сколько кусков хлеба он может съесть за один день. Мне проще, поскольку я хлеб ем очень редко, не каждую неделю и уж точно – не каждый день и в принципе могу вспомнить, когда и сколько хлеба я съел в прошлый раз. А те, кто его ест постоянно – вряд ли смогут вспомнить, сколько кусков хлеба ушло сегодня, а сколько – вчера.

(продолжение следует)