Еще накануне того, как его подмазали на царство, он для себя решил, что будет строгим, справедливым, но простым царем, близким к своим подданным. С этой целью он думал не пользоваться дворцом, а переехать куда-то в шаурмячечную. Он давно присмотрел таковую под названием «Кипиш» у центральной синагоги, а на худой конец, в шаурмячечную одной из заправок. И даже решил отказаться от названия «дворец», а переименовать в прагматичное «КЦ». С одной стороны, это было бы приятно папе, поскольку тот хорошо помнит подобное название «ЦК», но смысл там был совсем другой. Его КЦ означало – «Кабинка Царька». Если бы случилось разметить все в Кипише, название было бы в самый раз.
Но потом концепция изменилась. Придворных оказалось слишком много, а отказаться от них было нельзя. Сразу стало понятно, что эта толпа не поместится не только в шаурмячечной, пусть и самой большой, но даже в огромный дворец все не влазили. Пришлось отказаться от переезда, но название отменять не стали. Теперь то же самое здание называли не дворцом, а кабинкой царька.
Кроме того, простота должна была исходить из того, что он хотел отказаться от арабских скакунов, царской конюшни, а ездить исключительно на ослике или пони. Благо дело, габариты его организма не должны были причинить животному особых проблем, связанных с избыточной массой тела. Но проехавшись на арабском скакуне, он справедливо решил, что с ишаками он как-то погорячился.
В общем, в эту самую кабинку царек пригласил для строгой беседы персонал заправок. Он решил пояснить им, какой должна быть цена на топливо. В назначенное время в коридоре у зала заседаний собралась огромная толпа людей, многие – в одежде с логотипами заправок. Придворные холуи сделали перекличку и запустили всех в огромный зал с длинным столом для совещаний.
Во главе стола была поставлена табличка – “Его несравненное величество – царек”. Понятно, что никто на это место не сел, а стали рассаживаться с боков стола. За стол сели только начальники, а заправщики уселись на рядах стульев за их спинами. И все было бы ничего, если бы с другой стороны стола, аккурат напротив царька, не были поставлены еще две таблички: «Генеральский прокурор Кривошляпка» и «Министр очень внутренних делов Дензнаков».
Наблюдая эти таблички, заправщики прониклись всей серьезностью ситуации еще до того, как началось это мероприятие. Но вот через некоторое время в зал вошли генеральский прокурор и очень внутренний министр. Они уселись рядом и разложили перед собой какие-то бумаги и явно – какие-то списки. Ничего хорошего этот маневр не предвещал. И пока заправщики соображали о бренности сущих, дверь снова распахнулась и старший холуй громко объявил: «Его величество -царь!». Просто и без вывертов звучащее название его должности уже никого не сбивало с толку, поскольку вот этот дуэт в конце стола просто не давал повода подумать о простоте.
И в этот момент в зал прошмыгнул царь. Если его простоту должно было подчеркивать новое название дворца, то строгость обязана была исходить из хриплого и страшного голоса. У него был опыт изменения тембра голоса, а особенно он умел собирать в кучу брови и тогда вид становился натурально строгим. Что касается справедливости, то он всегда считал себя таковым и с этим вообще ничего не нужно было делать. Как говорится: «Что есть, то – есть».
Он лихо и уже без недавнего стеснения, запрыгнул на трон и окинул всех присутствующих, стоящих по стойке «смирно», суровым взглядом. Ему говорили, что от его такого взгляда, легко гнется гвоздь «сотка» и он всегда им пользовался, когда надо было «внушить». Ему показалось, что внушение уже прошло и объявил: «Можете садиться».
В это время холуй развернул перед ним папку с двумя листами бумаги, на которых крупным кеглем был написан какой-то текст. Вышкол холуев был великолепным и как только царек взглянул на бумагу, холуй бесшумно растворился за его спиной.
(окончание следует)