Если этот узел рассмотреть чисто с академической точки зрения, то можно сказать, что возникла эта теория от потери веры в марксизм, который постулировал неизбежность пролетарских революций по мере обнищания пролетариата и сверх-богатства капиталистов. Маркс полагал, что когда эта диспропорция перейдет какую-то еще  никем не достигнутую грань, революция станет неизбежной. 

Понятно, что в его понимании, эту грань первыми достигнут самые индустриально развитые страны: Англия, Франция и Германия, а на возможность подобного развития в россии, он иронически замечал: «Я вам смеюсь!» и хихикал в бороду. Мало того, он утверждал, что она достигнет (если достигнет) этой черты, последней из крупных стран. Но большевики насмотрелись на то, как стремительно развивались капиталистические страны, а революционной ситуации все не возникало и постепенно пришли к выводу о том, что теория Маркса не подтверждается практикой. Мало того, они даже не увидели никаких признаков приближения к этой черте.

И это были не только чисто теоретические конструкции, а именно практика, ведь практически все теоретики большевистской партии и жили в эмиграции как раз во Франции, Германии либо Англии. Они могли все наблюдать самостоятельно и давать довольно точные оценки и прогнозы. Более того, о ситуации в странах, которые Маркс поставил в первую линию революции, они знали намного лучше, чем о тех процессах, которые происходили в их собственной стране.

То есть, видя то, что классическая теория коммунизма не работает, им надо было либо отказываться от теоретического наследия Маркса и Энгельса, либо искать какую-то надстройку, адаптированную к объективной реальности. И в итоге получилось, что достаточно стройная и вовсе не глупая теория Маркса оказалась неверной в плане оценки условий, ведущих к революционной ситуации, а кроме того, эта теория вообще никак не описывало то, как пролетарская партия должна себя вести во время и главное – после революции, а именно – после захвата власти, и как надо выстраивать общественные отношения так, чтобы двигаться к этому самому коммунизму, к которому призывали эти левые силы.

Так что большевики переосмыслили сам вид революционной ситуации и он оказался чуть ли не противоположным тому, что было у Маркса. Необходимость хаоса стала абсолютной, а самым быстрым путем достижения хаоса обоснованно была названа война. Поэтому-то большевики захватили власть на плечах Первой Мировой войны и пытались запустить маховик мировой революции уже Второй Мировой. Просто неожиданно получив полноту власти в россии, они не имели четкого представления о том, как можно запустить те же процессы в других странах, а решить этот вопрос в лоб, путем войны, получилось лишь на территории бывшей империи и то, не везде. На большее – не хватило ни ресурсов, ни энергии, ни теории. 

Но очень быстро теория была создана и хоть она претерпевала изменения, центральной идеей действительно был хаос. Изначально считалось, что его можно сеять путем активной диверсионной и пропагандистской работы, которую координировал и возглавлял Коминтерн, а в конце концов, теория вернулась к тому, к чему пришли большевики, формуле «хаос через войну» и тогда они двинулись по этому пути, упразднив уже ненужный Коминтерн.

И вот сейчас мы наблюдаем адаптированную теорию большевистского хаоса, который действительно сводится к формуле «чем хуже, тем – лучше» и носители этой теории стали олицетворением понятие «абсолютное зло». И ту вспоминаем Рональда Рейгана и то, как он прочувствовал совке именно это и как он его назвал: «Империя зла». Но раз Москва вернулась в парадигму распространения хаоса или зла, вменяемому миру пора возвращаться к проверенным методам борьбы с этим злом. Рейган показал, что такой подход не просто работает, а он – единственно правильный.