Что бы сказал Ричард Пайпс сегодня?

Ричард Пайпс — историк, рейганист и, можно сказать, русофоб — не удивился бы.

Майкл Джиндра, Пол Дж. Уэлч Берингер American Purpose

Подготовка перевода: opponent

По мнению многих, развязывание Россией крупнейшей войны в Европе со времен Второй мировой войны было немыслимым. Эти военные скептики делятся на две категории. По первой версии, выдвинутой, в частности, влиятельными «российскими» экспертами, Владимир Путин никогда бы не пошел на полномасштабное вторжение, потому что он был холодным, рациональным и не склонным к риску лицедеем. С этой точки зрения Путин усердно работал над восстановлением экономического и политического порядка в России. Он никогда не стал бы подвергать опасности российскую экономику и стабильность ради имперского полета фантазии или мести за прошлые унижения. Эти военные скептики не могли дать маху еще больше.

Вторая версия утверждала, что выставление Путина в худшем свете было результатом глубоко укоренившейся русофобии. Этот анализ возлагает вину на американских официальных лиц за то, что они не видят вещи с точки зрения русских. Эти ученые мужи правы: они могут утверждать, что видели приближение войны. Но их ошибка заключалась в том, что они исключили русских и Путина с его приспешниками из истории американо-российских отношений.

В целом обе версии ориентируются на краткосрочные внешнеполитические расчеты и игнорируют возможные более глубокие факторы.

Ричард Пайпс провел большую часть своей жизни, занимаясь глубоким изучением русской культуры и истории в течение длительного времени. Пайпс умер четыре года назад после драматической жизни — он родился в Польше, бежал от нацистов вместе со своей семьей и служил в армии США, прежде чем начать долгую и часто противоречивую академическую карьеру. Писал ли он о «взрывной силе» национализма внутри СССР или о русских истоках советского полицейского государства, он всегда обращал внимание на связь прошлого с настоящим.

Известный специалист «по Советам» Джордж Кеннан начал свою карьеру в правительстве и только позже перешел «в академики», отказавшись от милитаристской формы сдерживания, принятой Соединенными Штатами к 1950-м годам. У Пайпса была противоположная траектория карьеры: он работал в правительстве после того, как стал профессором Гарварда. Резкие исторические суждения и политические пристрастия Пайпса сделали его bête noire (здесь «источником раздражения», прим. перевод.) в академической среде, но он стал частью влиятельной когорты неоконсерваторов, которые нашли ярого поклонника в лице Рональда Рейгана. Новый президент быстро увеличил военные расходы и назвал Советский Союз «империей зла». Но Рейган, в отличие от Пайпса, всегда был заинтересован также и в привлечении Советов. Как только Михаил Горбачев показал готовность к переговорам, Рейган быстро отошел от конфронтации.

Вечный вопрос заключается в том, обречена ли Россия стать антагонистом Запада. Во время краткого постсоветского «открытия» чувство надежды и оптимизма было даже среди некоторых пессимистов; но текущие события подтверждают поиск Пайпсом более глубоких корней раскола России с Западом. Для него своеобразное историческое развитие России оставило в ней уникальную политическую культуру, зависящую от авторитарного руководства. Большевики не только не смогли извлечь Россию из этого исторического наследства, но и были его самыми последовательными наследниками. Незадачливый Борис Ельцин, не сумев сломить хребет спецслужбам, в итоге передал новое российское государство Путину, бывшему полковнику КГБ.

Пайпс предостерегал от чрезмерного оптимизма, основанного на чувстве американского этноцентрического импульса. «Американцы на самом деле не понимали Россию — сказал он историку Джейн Бербанк. – Американцы в целом считают, что все культуры одинаковы. И что в основе своей все как американцы. Учитывая шанс, что они будут как американцы». Пайпс высмеял эту идею. Американская демократия и капитализм развились из определенного исторического опыта, создавшего уникальную политическую культуру. Для Пайпса теория о том, что Соединенные Штаты могут применять свои собственные ценности и управление к другим обществам с помощью шаблонного подхода, в который верило большинство президентов США, была безумной. Без подобной политической культуры такие попытки были обречены на провал. Американская демократия не могла быть одновременно исключительной и универсальной.

В постсоветской России американский универсализм натолкнулся на представление россиян о собственной исключительности. В эссе для Commentary в 1996 году, за несколько лет до того, как Путин пришел к власти, Пайпс объяснил, что русские считают, что все хотят их «достать». Вынашивая чувство «изоляции и уникальности», утверждал он, русские не возражают против того, чтобы быть отчужденными от большей части мира.

Во время короткого перерыва между авторитарными режимами Пайпс вселил надежду, что Россия сможет повернуться к Западу, хотя он, судя по всему, чувствовал, что эта интерлюдия не может продолжаться долго. Иными словами, русские создали свою собственную цивилизационную сферу, которая не требовала, не желала и не восхищалась западными институтами. Это правда, что многие русские, как и люди во всем мире, находили американскую поп-культуру неотразимой. Но массовая культура не равна политической культуре. А пристрастие к кока-коле, джинсам и рок-н-роллу не означало, что русские могут так же легко импортировать демократические и экономические институты западного образца.

(Продолжение следует)