От редакции

Так случилось, что большую часть дня пришлось провести в условиях, которые не позволяли писать в привычном темпе. И вообще, были планы коснуться темы 80-летия самого крупного в истории человечества танкового сражения, которое почти закончилось в этот день 1941 года. Но наверное, завтра это тоже будет не поздно. Тем не менее, концовку дня все равно хотелось сделать примерно такой темой и потому просто привожу старый и очень не профильный материал, который мы опубликовали еще 4 года назад. Возможно, многие из коллег, которые присоединились к нам позже, не видели его и потому – предлагаем его повтор. Возможно, по ходу мы что-то подправим, но в основном это останется все тот же непрофильный текст, который как раз и стоит читать на ночь.

***

Чистилище. (28 июня 2017 год)

1.ПРОЛОГ

Это было странное место, где одновременно было и людно, и одиноко, светло и темно, тепло и холодно. Все сразу и в одном месте. Люди приходили и уходили, но все происходило быстро, ибо никто и никого не интересовал. Каждый шел сам по себе, но иногда масса этих одиноких людей образовывала огромную толпу, которая довольно быстро расходилась по двум коридорам. Один коридор имел ровную зеленую полосу, которая шла из условного зала, в котором не было стен, а второй коридор был снабжен полосой красной. Каждая упиралась в свою дверь. Именно в эти двери все и уходили, а откуда сюда попадали, узнать было невозможно. Впрочем, и в этом своеобразном зале можно было заметить несколько фигур, которые либо молча сидели, либо бродили, как будто пытаясь вспомнить, куда им надо идти.

Фельдмаршал сидел. По крайней мере, ему казалось, что он сидит. Он ощущал себя одновременно старцем, перегруженным жизненным опытом и знающим почти все, и совсем юнцом, не знающим чего ожидать и что делать дальше. Откуда-то из глубины души пришло ощущение, что он тут находится очень долго, целую вечность, а может и не одну вечность. А еще он ощущал, что это место – зал ожиданий, известный как Чистилище. Если бы он прожил еще несколько десятков лет и часто летал гражданскими самолетами, он обнаружил поразительное сходство этого места с уже погибшим аэропортом имени Прокофьева, в Донецке. Он, как и люди там, умер и теперь стал частью иного мира.

Но в отличие от того, что ему об этом было известно, никто не задавал никаких вопросов и никуда дальше не вел. Тут можно было находиться очень долго и только смотреть вслед уходящим людям. Судя по тому, как прибывающая публика суетилась и быстро продвигалась по своим коридорам, почти никто не желал оставаться в этом зале. По этой причине, он не раз ловил себя на мысли о том, что надо бы уходить и даже представлял – куда именно. Он – герой войны, принявший смерть в бою, должен бы идти по зеленой полосе и открыть ту дверь, на которую он часто смотрит. Но сомнения не давали ему подняться и двинуться в путь.

От других многое можно скрыть, иногда – удается скрыть все, но от себя – ничего не скроешь. Даже если очень захотеть – не получится. Это еще можно проделать в житейской суете, просто вовремя отгоняя тревожные мысли, а здесь, находясь вечность наедине с собой, такого точно не получится. Вот отсюда и сомнения. Он понимал, что людей без единого пятнышка – не существует, а если таковые и были, то их именами называют целые духовные течения, перерастающие в религии. Он явно не был таким и потому осторожно прикасался к воспоминаниям, которые были надежно похоронены при жизни. Он помнил, что еще в детстве, будучи неугомонным сопляком, просто ради интереса отнял жизнь у нескольких безобидных живых существ. Его никто не поймал за этим занятием, но сам он прекрасно помнил то, что сделал. Хуже того, он помнил зачем это сделал и какие ощущения при том испытывал.

Просто случай не дал ему попробовать отнять жизнь у человека. Хотя не раз хотелось попробовать и это. Но пришла война, где он стал военным и это теперь стало его жизнью. Там, на войне, он получил возможность убивать безнаказанно и даже получать за это поощрения и награды. Но начальники и командиры не знали о том, что свою награду он уже получил в тот момент, когда его пуля или клинок отнимали жизнь у противника.

Сначала его захватывал сам процесс умирания человека, а потом пришло чувство, что одна жертва от одной пули уже не пресыщает его внутренних потребностей и потому он стал искать возможности сделаться командиром, чтобы одним движением руки посылать на смерть сотни, тысячи живых существ. И не просто посылать на смерть, но и за смертью. Ибо прежде, чем умереть, они обязательно убьют одного или несколько противников.

На этом самом месте фельдмаршал всегда останавливался, ибо дальше было совсем жутко и ему не хотелось потерять себя такого, каким он привык ощущать себя, в последние несколько десятилетий жизни. Да, с его именем связано множество смертей, но он не стал серийным убийцей, а ушел в профессиональные военные. Как известно, единственное предназначение военного является – убивать. А раз так, то нечего терзать себя упреками, ибо Александр, Ганнибал, Цезарь, Наполеон и прочие – делали то же самое и быть в их компании было совсем не стыдно.

Придя к такому выводу, Фельдмаршал наконец решился ускорить процесс и в конце концов – покинуть этот зал хотя бы потому, что по этому залу слонялись несколько личностей явно философического вида и делить с этими хлюпиками одно пространство он просто не хотел. В конце концов, великий полководец может дать волю раздумьям, но не будет пребывать в них неопределенное время.

Откуда-то пришло убеждение в том, что кроме него и этих людей, которые торопливо уходят в коридоры или задержались в зале, есть некто, кто все это организовал и за всем наблюдает, а раз так, то его можно призвать и закончить не в меру затянувшееся ожидание.

2.ДИАЛОГ

– Ты здесь? – негромко спросил Фельдмаршал и впервые за долгое время обнаружил, что слышит эхо.

– Ты сам знаешь, – услышал он ответ сзади, только не успел понять, за каким плечом. Голос был скорее мужским, но очень молодым.

Фельдмаршал повернулся на звук и обнаружил нечто, постоянно меняющее свои очертания. Эту сущность можно было принимать и за человека, и за что-то другое. Подождав некоторое время, Фельдмаршал понял, что собеседник не намерен принимать более четкую форму, но готов общаться.

– Что это за место?

– Это – просто место, ничего особенного или специального. Все, что ты видишь или слышишь будет таким, каким ты сможешь его воспринять. Другие формы для тебя бесполезны, поэтому ты их не сможешь воспринимать.

– Но этого места я никогда при жизни не видел.

– Не видел, но оно очень похоже на то место, где твои потомки сейчас делают то, что делал ты при жизни.

– Значит это чистилище?

– Это ты так его называешь и вкладываешь в это понятие свой смысл. На самом деле – никакого чистилища нет. Ты сам делаешь свой выбор и можешь вообще ни с кем не общаться, а просто двигаться. Этот разговор ты мог бы и не начинать. Здесь все происходит по выбору каждого, кто сюда попадает. Вы приходите в мир одинокими и уходите из него по одиночке. Все, кого ты тут видел – одиноки и делают свой выбор только самостоятельно. Никому нет дела до других.

– Я – старый солдат, но знаю, что есть исключения, но ты мне об этом не скажешь? Например – Орфей…

– Ты об этом? Тогда давай условимся. Я знаю о тебе все и даже больше, чем ты знаешь о себе. Поэтому, если ты попытаешься соврать, разговор закончится и ты сделаешь свой последний выбор.

– Зеленый и красный коридоры?

– Это ты так сказал. И еще, я не стану пытаться объяснить тебе вещи, которых ты просто не в состоянии понять. Не в этой жизни.

– И Орфей?

– В первую очередь – Орфей.

– Но я знаю, что такое любовь и представляю, что могло его толкнуть появиться здесь не ради себя…

– Нет, ты не знаешь. Знать о любви – бесполезно, ее или принимают, или нет. Почти все люди ее не могут принять, но делают вид, называя этим словом совсем другое. Это – тонкая материя и тебе не дано ее познать. Не в этой жизни. Поэтому оставь Орфея в покое и прими то, что было сказано. Здесь все одиноки и идут самостоятельным путем. Почему ты остановился? Что тебе еще не понятно?

– Мне надо было подвести итог своей жизни, а она у меня была очень насыщенной. При жизни у меня просто не было времени остановиться и осознать все, что было сделано.

– Теперь осознал?

– Пожалуй. Я выполнял свой долг и не щадил ни врага, ни себя, ни своих подчиненных. Я сражался за свою Родину и делал это не хуже других и, в конце концов, я принес Родине победу. Поэтому я думаю, что знаю, в какой коридор мне следует идти.

– Неужели?

– Именно так. Я сражался за свою землю и погиб как воин. По всем правилам, моя жизнь и смерть дают один ответ на вопрос о цвете линии коридора.

– Если ты все знаешь и все понял, зачем позвал меня? Что ты хочешь от меня услышать?

– Как я уже сказал, мне так и не удалось подвести итог жизни до последнего дня. Если бы я успел это сделать, то мог кому-то поведать свою историю и, может быть – о чем-то поспорить или даже изменить свой взгляд на что-то. Здесь у меня нет этой возможности, поэтому я тебя и позвал.

– Ты хочешь вопросов? Хорошо. Но можешь на них не отвечать, ибо я знаю все ответы.

– Проверь себя.

– Хорошо. Какой долг ты исполнял? Кому и что ты был должен?

Фельдмаршал задумался, а потом почти автоматически ответил:

– Родине. Долг Родине.

– Какой Родине? Той, которой ты присягал в первый раз и предал, или той, которой присягал повторно? Что ты у нее взял или что она тебе дала в долг? На эти вопросы лучше не отвечай. Это сразу закончит нашу беседу, и ты сделаешь свой окончательный выбор. Лучше ответь себе на другой вопрос, чем ты оплачивал этот долг?

– Я оплатил его лучшими годами своей жизни, своим здоровьем, бессонными ночами и почти полностью уничтоженной личной жизнью. Поэтому, я уйду туда, куда ушли огромные армии моих солдат.

Незнакомец вдруг материализовал пару вполне нормальных рук, держащих карандаш и раскрытый блокнот. Явно заглядывая в этот блокнот, хотя его глаза так и не материализовались, он медленно и негромко произнес:

– Нет, лучшие годы, здоровье и прочее растрачивают все, на то она и жизнь. Сначала всего этого так много, что кажется бесконечным, а потом его становится все меньше и меньше, а в один момент – заканчивается вовсе. Ты не этим оплачивал долг, которого ты не имел ни перед кем. Ты хотел вкусно есть, сладко пить и иметь полную власть над множеством людей. Ты ведь когда-то верил в Бога и даже планировал служить Ему, а потом – перестал и служить, и верить. Хотя ты отлично запомнил, что Бог запретил отнимать жизнь. Но даже сейчас ты говоришь о том, что насильственная смерть, которую ты нес, относит тебя к людям зеленого коридора. Ты же сам это все отринул. На самом деле, ты хотел уподобиться богу и произвольно отнимать или оставлять жизнь. И вот за это ты как раз платил. Только в этом был твой смысл жизни. Ты не освобождал Родину, но призвал на ее землю врага и только после этого – пытался его изгнать. В это время ты получил ту несметную власть, о которой мечтал всю свою жизнь. Ты, наконец, обрел такое могущество, которое давало тебе возможность губить людей сотнями тысяч одновременно.

Фельдмаршал явно растерялся, но он привык выворачиваться из таких сложных ситуаций и торопливо ответил:

– Это была война, а она без потерь не бывает…

– Ты знаешь точное количество жертв, которые лишились жизни по твоей лично воле? Этот вопрос можешь оставить без ответа. У меня записано все, до единого трупа и даже до последней оторванной ноги. Я это знаю, а ты?

Фельдмаршал молчал и смотрел куда-то в сторону. Вид собеседника стал нестерпимым и на глаза наворачивались коварные слезы. Пытаясь разрядить ситуацию, фельдмаршал сказал:

– Давай закурим?

Тут же возник кисет с табаком и страница газеты с его, Фельдмаршала, портретом. Они закурили и белый дымок легко полетел в никуда, плавно переходя в окружающее пространство. Курильщик из Фельдмаршала был плохой, после третьей затяжки он тяжело и надрывно закашлялся. По крайней мере, теперь можно не опасаться слез.

– Продолжим? – предложило неизвестное существо.

Фельдмаршал кивнул, но уже без былой уверенности в словах и движениях

– Ты не знаешь и никогда не хотел знать количество загубленных тобою людей. Тебя никогда не трогало количество покалеченных или свихнувшихся. Но может быть ты знаешь, сколько людей ты мог бы оставить живыми? Тебе это не стоило ничего. Ты мог поставить свою подпись и отправить в минус сразу несколько сотен тысяч людей, а мог ее не поставить, и они остались бы живы. И вообще, ты мог бы подписать другую бумагу и коридор с зеленой полосой не был бы перегружен неделями и месяцами. Только твоя подпись. Ты знаешь, сколько этих людей убито твоей ручкой и каплей чернил?

– Я выполнял приказ…

– Ты отдавал приказ. Ты его формировал. До тебя и после тебя приказ выполняли сотни и тысячи полководцев, но ты никогда не считал, скольких убьёт твой приказ. Тебе никто не приказывал убить три сотни тысяч своих солдат в последние несколько дней войны, но ты их убил с удовольствием. Ты гордился тем, что тебя считали самым беспощадным и кровавым маршалом в истории. Ты упивался этой черной славой так, как когда был сопляком и только стал на путь убийств. Ты стремился к этому, и ты это получил. Здесь у меня есть список. Хочешь взглянуть? Есть по датам, есть по операциям, а есть и поименный список. Времени у тебя – вечность, можешь читать его весь. Но все же, ты знаешь, сколько человек наверняка остались бы живыми, не будь у тебя такого странного увлечения?

– Я их не убивал! Их убил враг…

3.ЭПИЛОГ

Последнее слово утратило эхо и увязло в чем-то мягком и вязком, как вата. Он ошибся. Не было никакого коридора, ни с зеленой, ни с красной полосой. Больше того, он вдруг осознал слова собеседника о том, что каждый идет путем, который выбрал. Не важно, какого цвета была полоса перед дверью, каждый попадал туда, куда неизбежно ведет совокупность его выборов.

Разговор прервался на полуслове, как и обещал собеседник, а потому дело обошлось и вовсе без дверей. Он был один среди бескрайней равнины. Пейзаж был полностью лишен цвета, будто кто-то намеренно вытравил всю палитру. Но не было даже чисто белого и черного цветов. Были оттенки серого. Небо было светлее, но на нем невозможно было найти место, где должно быть Солнце или то, что вместо него. Просто серое небо, как перед затяжным осенним дождем, который несет сырость и холод, а больше – ничего.

От горизонта и до горизонта равнина была устлана трупами. Он понимал, что это те самые трупы, о которых вел речь собеседник. Они не разлагались, а просто лежали ровным слоем. Сколько было видно – одни трупы. Ничего, кроме трупов, и ни ветерка, ни звука, ни движения. Фельдмаршал догадался, что попал в собственную вечность, в которой больше ничего не будет. Только он и его трупы…