Делать нечего, сгорбился старик и пошел. Сначала под себя, а потом – к морю. Неспокойно синее море, ибо дух от старика стоял такой, что пронял всю глубь морскую, до самого дна впадины Марианской. Приплыла рыбка и спрашивает ласковым голосом.

-Чего тебе еще надобно старче? Что не так? Я же все сделала, как ты хотел.

Старик встал на колени, но не бунта ради, а для демонстрации смирения полного и безусловного. Ведь если царь Новичком горазд натирать да полонием поить, то что может сделать рыба диковинная и волшебная? Тут шваброй или бутылью дело явно не обойдется, а потому – надо показывать смирение и покорность.

-Смилуйся, государыня рыбка! Опять царю не угодил. Теперь мало ему корыта огромного и полного, требует он машинок стиральных и унитазов.

Задумалась тут рыбка, проплыла вперед-назад, но вздохнув сказала:

-Ступай старик домой, будет ему стиральных машинок…

-И унитазов?

-И унитазов, куда уж без них.

Сказала и нырнула в самую середину пучины, подняв еще большие волны, чем были до этого. Вернулся старик к царю, а там – натурально Эрмитаж стоит и в каждой комнате – по стиральной машинке и унитазу из чистого золота, а кнопки сработаны изумрудами да рубинами, а на алмазном унитазе сидит царь, с грозным видом и явно ждет старика. Рубаха распахнута, а на груды тату «ПетрЪ 1». И не дав старику слова сказать – накинулся на него с порога:

-Приперся бездельник? Ты что же заставляешь повелителя ждать себя? Голова на плечах застоялась? Вот что. Бегом к морю и скажи этой бестолковой селедке, что негоже мне быть царем расейским, а хочу быть анпиратором всемирным и чтобы рыба эта по очереди отдавала в мою империю страны и народы. Потом я ей расскажу, что еще она должна сделать…

-Но царь-батюшка…

-Кто? Ты что сказал только что? Вот я тебя сейчас! Сказал же – анпиратор!

Встал в полный рост и уже было указал опричникам на старика, чтобы схватили его. И тут стало ясно, что носа-то у царя нет. Пятак на все лицо и уши кабаньи, а указывает он уже копытом. Опричники же заглядывают в очи царские и громко похрюкивают. Но царь не сейчас хотел порешить старика, а только напугать, чтобы тот слово в слово Рыбке все передал.

Еле убежал он от гнева царского и ну к морю, а там – натуральный шторм и гроза. Где-то за волнами видно, как подняв высоко вверх корму, тонет крейсер Москва, а в море, прямо в волны падают парашютисты и их тут же съедают бычки и крабы. Ну а рыбка уже тут как тут, на гребне самой высокой волны.

-Чего тебе надобно, старче?

Старик еще пуще упал на колени и даже вонзил голову в прибрежный песок так, что толко портки его грязные торчат над пляжем. Но очень быстро он понял, что так невозможно не то, что дышать, но и говорить. А рыбке надо передать волю царскую. Собрался он с духом, вынул голову и как есть, все ею же чистосердечно рассказал рыбке. Та выслушала его и спрашивает:

-Как ты говоришь, вашего царя называют, Неумелый?

-Неуемный, государыня рыбка.

-Ну вот что. Ступай домой и знай, что отныне он уже не будет Неумелым, а будет Мудаком.

Сказала и с вершины своей волны, высоко подпрыгнула в небо и нехорошо так посмотрела на старика, после чего – скрылась в глубине моря.

-Килограммов на 60 рыбина, – подумал старик и пошел домой.

Шел медленно, как на плаху но вдруг рассмотрел, что Эрмитажа-то уже и нет. Охраны – тоже нет, а есть несколько крепких мужчин в странной одежде с желто-зелеными пятнами и желто-синими наклейками на рукавах. Они чему-то смеялись и ловко смалили кабана, подкладывая под него соломку. Что-то знакомое увидел старик, глядя на рыло кабанчика, но не мог понять – что именно. А перед домом лежало разбитое корыто, где уже были сложены отрезанные уши и хвост зверя.