Как и ожидалось, после ухода Пороха с Банковой, начали нарастать речи о фактической капитуляции. Пока они идут мелкими фрагментами, но уже из разных мест. Так создается информационный фон, который должен приучить население к неизбежной и безусловно – позорной, капитуляции.

Но вот что интересно, все эти деятели, которые вворачивают какие-то странные сентенции о том, что война не закончится победой, а потому – победа не нужна, как будто читают эту дичь из какого-то одного конспекта, хоть и с небольшими вариациями.

Кроме дикости самой формулировки этих речей, толкаемых начиная от зе и заканчивая Винником, возникает два закономерных вопроса. Первый: «Они сами понимают, что говорят?» и второй: «Откуда они это взяли, поскольку вменяемый человек вряд ли дойдет до этого бреда своим умом». А кроме того, всегда возникало навязчивое ощущение того, что где-то, очень давно, это приходилось читать практически с точностью до запятой. А раз так, то кто-то вынул эту цитату и всунул ее в тексты для говорящих голов.

Но у кого-то из коллег память оказалась лучше или он читал это недавно, а потому – опознал первоисточник. Это – «Прощай оружие!», Эрнеста Хемингуэя. Вот как это выглядит у него. Просто для тех, кто не читал, нужные слова говорит дезертир Пассини:
«— Я считаю, что мы должны довести войну до конца, — сказал я. — Война не кончится, если одна сторона перестанет драться. Будет только хуже, если мы перестанем драться.

— Хуже быть не может, — почтительно сказал Пассини. — Нет ничего хуже войны.
— Поражение еще хуже.
— Вряд ли, — сказал Пассини по-прежнему почтительно. — Что такое поражение? Ну, вернемся домой.
— Враг пойдет за вами. Возьмет ваш дом. Возьмет ваших сестер.
— Едва ли, — сказал Пассини. — Так уж за каждым и пойдет. Пусть каждый защищает свой дом. Пусть не выпускает сестер за дверь.
— Вас повесят. Вас возьмут и отправят опять воевать. И не в санитарный транспорт, а в пехоту.
— Так уж каждого и повесят.
— Не может чужое государство заставить за себя воевать, — сказал Маньера. — В первом же сражении все разбегутся.
— Как чехи.
— Вы просто не знаете, что значит быть побежденным, вот вам и кажется, что это не так уж плохо.
— Tenente, — сказал Пассини, — вы как будто разрешили нам говорить. Так вот, слушайте. Страшнее войны ничего нет. Мы тут в санитарных частях даже не можем понять, какая это страшная штука — война. А те, кто поймет, как это страшно, те уже не могут помешать этому, потому что сходят с ума. Есть люди, которым никогда не понять. Есть люди, которые боятся своих офицеров. Вот такими и делают войну.
— Я знаю, что война — страшная вещь, но мы должны довести ее до конца.
— Конца нет. Война не имеет конца.
— Нет, конец есть.
Пассини покачал головой.
— Войну не выигрывают победами. Ну, возьмем мы Сан-Габриеле. Ну, возьмем Карсо, и Монфальконе, и Триест. А потом что? Видели вы сегодня все те дальние горы? Что же, вы думаете, мы можем их все взять? Только если австрийцы перестанут драться. Одна сторона должна перестать драться. Почему не перестать драться нам? Если они доберутся до Италии, они устанут и уйдут обратно. У них есть своя родина. Так нет же, непременно нужно воевать».

Мы специально выделили те места, которые сейчас используются в режиме мозговой отмычки. Не правда ли, вся эта пацифистская философия не плод размышлений того или иного персонажа, а хорошо подготовленная информационная закладка, которую тиражируют медийно значимые фигуры.

Так вот, читайте эту цитату или находите текст самостоятельно, поскольку это – основа методички, которую подсунул враг. Но при этом, имейте в виду, что слова, которые сейчас используют все эти винники-гвоздики-вакарчуки-усики, впервые были вложены в уста дезертира. И вот они говорят речи того самого дезертира Пассини.

Я все сказал. Живите с этим.