Те, кто любил читать и на своем веку прочел множество книг, наверняка ловили себя на мысли о том, как автор того или иного произведения, живший пару сотен лет назад и за тысячи километров от какого-то события, смог точно описать происходящее прямо сейчас. Причем, речь идет не о странных «катренах» Нострадамуса, которые можно выкрутить куда угодно и как угодно, а совсем о другом.

Авторы литературных произведений совсем не претендовали на пророчество или что-то подобное, они просто писали историю своих героев с картинами и декорациями вымышленного ими мира. Именно детали заднего фона часто становятся поразительно похожими на то, что потом в точности повторилось.

Например, кто мог бы подумать о том, что сцена освобождения арестантов Дон Кихотом у Сервантеса, повторится даже не в масштабе группы, а в масштабе огромной страны или огромных масс людей? В самом деле, в 1991 году собирательный рыцарь освободил десятки миллионов арестантов, которых регулярно до смерти морили голодом, травили газом, загоняли до могилы каторжным трудом – просто вымораживали тысячами или превращали в людоедов, которые пожирали друг друга.

Казалось бы, освобожденные должны были возблагодарить освободителя и бежать подальше от узилищ, больше никогда не попадая в подобную ситуацию. Но нет. Они побродили кругами и вернулись на место, собрали свои кандалы и стали снова их прилаживать на ноги и руки, призывая конвоиров и проклиная того, кто снял с них эти цепи, а значит – подбросил работы на их восстановление.

Но это лишь эпизод, который проигрался в таком огромном масштабе, а вот у Франца Кафки был целый ряд произведений, которые не эпизодом, а всей картиной совпали с тем, что случилось потом. Для автора таким чистым предвидением, более похожим на предупреждение или угрозу, был и роман «Процесс». Там не только сюжет указал на то, как абсурд может довести до крайностей, но и детали этого сюжета оказались пророческими. Он живописно изобразил механизм всеобщего сумасшествия, возведенного в разряд нормы.

Однако, есть еще более тонкие предвидения, которые не выходят на какую-то глобальную идею, зато очень четко выписывают сущность какого-то типа людей. Причем, когда пишутся такие строки и впервые становятся достоянием публики, вряд ли можно понять, кто именно четко попадает под описание героев. И только со временем, постепенно, штрих за штрихом, мазок за мазком, проступает портрет того, кто был изображен автором и выведен в виде экзотического персонажа.

В последнее время мы часто отсылаемся на Леся Подеревьянського, потому что у него оказалось уж слишком много вот таких предупреждений, которые изначально воспринимались как бесшабашный юмор. Трудно сказать, как он сам к этому относился, но сейчас его тексты обрели тот смысл, что если бы не матюки, их можно было включать в школьную программу по литературе, истории и обществоведению.

В данном случае, мы обратим внимание на двух персонажей, встречающихся в нескольких его пьесах: Саломон Самсонович и Свирид Опанасович – дослідники калу. Персонажи настолько своеобразные, что такое трудно было представить в реальной жизни. Однако, они не просто выведены как таковые, они еще излагают теорию своей нужности и полезности. То есть, это персонажи, которые имеют свое мировоззрение и убеждены в пользе своего существования и того, что они делают.

На самом деле, хотел того митець или нет, он изобразил украинских журналистов, которые выглядят как дослідники, выглядят и даже воняют, как они. В стране происходят настолько масштабные изменения, что их просто никогда не было, за все время независимости. Причем, это происходит в условиях войны. Это видят наши партнеры и враги. Партнеры удивляются тому, что это вообще удается делать, враги пускают пену и брызжут слюной от ужасной картины, во что превращается Украина. То есть, возникает классическая ситуация, когда для проверки собственных выводов, можно взять реакцию друзей и врагов, чтобы оценить правильность своих действий, их скорость и эффективность.

Только наша пресса ничего этого не видит, поскольку она открыла свои коробочки с предметом своей деятельности, сама этим дышит и назойливо предлагает это нюхать всем остальным. В общем, весь этот коробочный цех можно поздравить с тем, что все они уже попали в историю метким и хлестким описанием Леся. Никем другим, кроме как «дослідниками» они не были и уже не будут, поскольку даже сегодня, в критический для страны момент, они копаются в своем любимом предмете исследования.