Просто представим, что идет строительство цеха и группа рабочих укладывает кирпичи. На поддонах стоит норма, которую рабочие должны уложить в стены здания за определенное время, скажем – за час. Рабочих – 100 человек. Чуть в сторонке стоит еще 100 человек и смотрят на процесс укладки кирпича, а еще чуть дальше из железнодорожного вагона выпрыгивают еще 100 человек, и их строят плотной группой, чтобы и им все было хорошо видно.

Но вот час проходит, раздается команда всем остановиться и спустившись с лесов – выстроиться перед стеной цеха, которую выкладывают из кирпичей. Контролер подходит к поддонам и пересчитывает кирпичи, которые не успели уложить в отпущенное время. Он дает знак и из соседнего здания спешно выходят десять человек в форме с пятью пулеметами «Максим», деловито выстраиваются в линию, заправляют патронные ленты и замирают по два человека у каждого пулемета. Затем контролер дает команду и они начинают стрелять, укладывая не успевшую сотню под ими же построенной стенкой.

Второй сотне дают команду погрузить трупы в тачки и отвезти в ближайший овраг. Когда они возвращаются, перед ними стоят полные поддоны кирпича, которые теперь им надо успеть уложить за час. Они принимаются за работу, а на место зрителей, становится сотня, только что выгрузившаяся из вагона и видевшая все эти манипуляции. Работа начинается по новому кругу, а из нового вагона выпрыгивает следующая сотня. Я бы посмотрел в глаза того теоретика, который рассказывал о низкой эффективности рабского труда, если бы он стоял во второй сотне.

В общем, вопрос обеспечения необходимого количества труда был решен радикально. Как говорили в 30-е годы, страна разделилась на три части. Первая – сидит (вернее – каторжно работает), вторая – готовится сесть, а третья – охраняет. Причем, чем дальше, тем условия первых двух групп людей сближались. Даже не находясь в лагере, работник должен был вкалывать как раб, ибо не выполняя норму, можно было легко попасть в лагерь, где такое положение вещей было равносильно смерти.

Примерно таким же образом решался и вопрос себестоимости, в части фонда заработной платы. На зонах никто даже не собирался платить зэкам за работу. В лучшем случае, они получали еду – пайку, и это лишь в том случае, если выполняются нормы, если нет – с едой тоже будут проблемы. На «воле» дело обстояло не на много лучше. Крестьяне работали вовсе за виртуальную единицу оплаты «трудодни», которые можно было конвертировать в еду. На промышленных предприятиях тоже разжиреть не получилось бы – оплата была копеечной и никак не связанной с количеством и качеством выпущенной продукции.

Но это еще не все. Мало того, что совковая система не желала платить ни внутри страны, ни по внешним обязательствам, она еще и выдавливала из населения все, что можно было выдавить. Длительный период голода вынудил населения вытаскивать из заначек золото и драгоценности, которые уходили за муку, сахар и другие продукты, а иностранная валюта просто стала запретной и изымалась без единой компенсации, да еще за нее можно было попасть в тюрьму или к стенке.

Таким образом, совок жестко и изуверски компенсировал отсутствие конкуренции. Вместо нее был реализован самый кровавый и отвратительный  в истории человечества рабовладельческий строй, и это стало основой «импортозамещения». Однако тут надо отметить важную деталь. Все это чудовищное импортозамещение было направлено вовнутрь, на тотальную милитаризацию страны.

Правда, так было не всегда. Как известно, вождь мирового пролетариата – дедушка Ленин, сам никогда пролетарием не был. Он всегда имел солидный доход, поскольку его семья была достаточно зажиточными землевладельцами. Поэтому он привык жить сыто и не собирался менять образ жизни в сторону пролетариата. Живя в иммиграции, он получал деньги от семьи и от партии, что позволяло ему делать глубокие и длительные рейды по кабакам и борделям. От этой жизни у его жены Крупской аж глаза на лоб вылезли, да так и остались на выкате. Там он и нашел такой букет нехороших болезней, что потом в школах ученики спрашивали учителей о том, почему у Ленина не было детей. На самом деле, им бы спасибо дедушке сказать за то, что у него на броневике нос и уши не отвалились.

Но и придя к руководству большевистским государством, дедушка Ленин не терялся и выбирал для себя золотишко и камешки, конфискованные у буржуев, чтобы потом с гонцом отправить барахлишко в Швейцарию, в любимый банк. Особенно он интересовался валютой, которую курьер вносил на дедушкины счета.

Правда, потом курьер исчез «в дальнейшем пространстве» вместе с ленинскими бронзулетками и сняв со счетов все, до цента. Дедушку тогда хватила первая «кондрашка» от переживаний. Кстати, Сталин знал алчность Ленина и его богемную жизнь в Европе, в частности – ставшую возможной за те деньги, что Коба посылал Ильичу, добытые грабежами и вымогательством у бакинских нефтяных магнатов. Поэтому-то Сталин так и ненавидел Ленина и оставил в виде чучела, после смерти.

(окончание следует)