От редакции.

Какое-то время назад, у нас был материал о том, как выглядела немецкая оккупация глазами местных жителей, какой они ее запомнили и насколько это сильно отличалось от того, что рисовала послевоенная пропаганда. Тогда же мы и наши читатели пришли к выводу о том, что вытащить развернутое описание тех событий из своих родственников было почти невозможным делом. Кусками, эпизодами еще удавалось что-то добиться, но не более. Время стерло слишком многое, чтобы на том месте сейчас можно было построить что угодно. Тогда многие прислали какие-то свои рассказы о том, что им удалось услышать от своих бабушек, но кое-кто решил подойти к этому вопросу серьезно и провести что-то вроде интервью, чтобы последние свидетели тех событий не унесли с собой остатки памяти очевидцев. Предлагаем вниманию то, что получилось у одного из наших читателей. Приводим текст оригинала, без правок.

Автрор: Андрей

“– Война началась 22 июня. Было ли какое-то предчувствие, информация, что будет война?

– Было. Старые люди предсказали, что будет война, потому что видели зарево, радугу…

 – Как началась война для тебя?

– Я закончила 5-й класс, и нас послали на прополку на поля, мы сапали огурцы, и вдруг сообщают, что война началась, мы бежали домой, кричали, и больше мы на эту работу не ходили.

…Немцы вошли в августе. По Володарского (улица в Николаеве, нынешнее название 2- я Экипажеская) вошли танки, сидят танкисты, под шеей платочки шифоновые, едут, машут, приветствуют. А мы кричали «Товарищи, внимание, на нас идет Германия!»

 – Сколько лет тебе было?

– 13

 – А после объявления войны мобилизация была?

– Конечно, уходили в армию. Военкоматы работали, наша тетя Лида пошла связистом. (автор. Это бабушка(по маме) рассказывает про Николаев, а дедушка (по отцу) жил в Николаевской области в селе под Новой Одессой, так рассказывал, что после объявления войны они с ребятами из села пошли в военкомат, а он закрыт, уже эвакуировался, всё было разбросано в беспорядке: бумаги, документы, какие-то предметы).

Эвакуировали заводы в Архангельск, специалистов с семьями вывозили.. Эшелоны уезжали, станки увозили, кто мог уезжал, а кто вот как мы: одна мама и трое детей – нам некуда было ехать.

 – Не боялись?

– А мы и не понимали, что будет, нужно ли бояться.

 – Взрослые, мама, не объясняли, не настраивали?

– Мама уже потом настраивала, когда немцы обосновались, что утром вот встали, дом закрыли и на улице гуляйте, чтобы не зашли в дом, не поселили немцев на квартиры. А однажды мама пришла с работы раньше, ей стирку дали немцы, постирать, она на аэродроме уборщицей работала. И пришли поселять к нам. Поселился к нам немец, он русский язык знал, его родители эмигрировали из России в 18 году. А мы не знали, что он по-русски понимает. Он велел принести ему миску, кувшин умываться, мама меня послала за водой, а я и говорю: «Обойдется!». Так мама со мной и воевала, не хотела я за водой идти, а мы и не знали тогда, что он все понимает. Потом разговорились, он и сказал: «Вы меня не бойтесь. Я не вояка, я инженер по мостам».

А в это время у нас забрали Лиду (это родная сестра бабушки) в Германию, 27 года (рождения) она, мы плачем, а он успокаивает, может, к хорошим людям попадет, говорит. Я еще, когда провожали Лиду, на вокзале в «телячьи» вагоны за Лидой вскочила, с ней буду ехать, говорю, меня немец за шкирку обратно вытащил. Немец, который квартирант, сочувствовал нам, мама одна, трое детей, мы спать ляжем, а он рядом  рафинад кусочками положит, приносил, сам чай пил-не пил, не знаю, принес нам.

Бомбежка была. Еще до того, как немцы вошли. А потом уже немцы вешали, в городе много партизанили, подпольщиков было много, из сел много, брали немцы  в заложники, виноват-не виноват, все равно брали. На балконе вешали, чтоб все видели.

Зашли немцы, а потом пришли румыны, потом чехи. По соседству двор разгородили, чехи  поставили свои машины. Румын зашел во двор как-то, они воровитые были, и ящик у нас  забрал, на подводу погрузил, а мы в окно видели, я настырная была, подхожу к нему: «Ты ящик украл у нас, давай за это спички!» А он мне «Та иди ###…!.» Так и поговорили.

Чехи у нас жили шофера, хорошие, когда облавы были, так чехи бежали ночью, в ночных рубашках, к хозяевам к себе, где они жили, забирали к себе в машины их, пока облава пройдет.

 – Облава была, кого искали?

– Забирали людей, молодежь, на работы. А чехи вот так спасали, очень помогали.

 – Управление городом кто осуществлял?

– Эссесовцы, жандармерия. Жандармерия коричневая форма, эссесовцы зеленая с черным. Немцы управляли, румыны и чехи – те в подчинении.

– Партизаны работали вовсю здесь. Немцы вешали, и заложников брали. Мама тоже была связной, подробностей мама мне не говорила, но бумаги мы с мамой разносили. С Лягиным она сотрудничала, это уже после войны она мне рассказала. А так детям, понятно, ничего не говорили.

– Мама в тюрьме сидела при немцах. Работала она на аэродроме, а пленных из Темвода (окраинный район города, где размещался концлагерь советских военнопленных «Шталаг 364») пригоняли туда на работы. И был один майор, мама с ним общалась, они хоть и пленные, но новости с фронта знали. А потом еще один в плен попал, тоже майор. А тот первый, с которым мама общалась, и надумал убежать, мама ему глазами и показала, где дырка в заборе, а тот второй и заявил  на маму. Забрали маму, повезли в русскую контору…

 – Что значит «русская контора»?

– Отдельно была немецкая контора на аэродроме, отдельно русская, где местных на работу нанимали. Допрашивали маму, забрали в тюрьму, а мама от всего отказывалась, ничего не знаю, ни в чем не виновата, даже писать не умею.  А мы в это время с маминой сестрой ходили в село за 30 км синьку, соду на продукты менять. Через мост Ингульский ходили, а там румыны были. Немцы поставили румын охранять Ингульский и Варваровский мосты.

Ну и началась эпопея: забрали мамины вещи, передачи мы ей носили, что находили, люди во дворе нам помогали.  В гестапо маму держали. Немцы колонисты, они по-русски говорили, помогли мне увидеться с мамой. И остались мы одни: трое детей-подростков. А на нашей улице было казино, в частном доме, немцы там играли. И соседи стали просить Зверевых, хозяев казино, чтоб помогли нам, дети одни остались, подросточки. У них в казино разные ведь немцы бывали. А я и не знала, что они ходатайствовали. А потом соседи дали мне письмо, велели в жандармерию отнести. Я прошмыгнула мимо охраны, когда отвернулись, и внутрь. А там совещание было какое-то, много немцев потом вышло из кабинета, куда мне сказали письмо отнести. Я потом зашла, а там немец, страшный, как мне показалось. Я ему письмо отдала, он посмотрел и мне «Heraus!, уходи мол. Я и выскочила. А потом маму отпустили по этому письму, что в нем, я не знаю. Мама вечером пришла домой, днем боялась…

– …Когда забрали маму в тюрьму, так к нам полицаи приходили, из наших, всю одежду забрали, куда, не знаю, часть одежды мы соседям отдали, чтобы не забрали, так соседи все на себя перешили, маме и ходить потом не в чем было.

… История была, в тюрьме рассказывали. Пацанва рисовала самолетики, и подарили деду рисунок. Дед положил в карман, а была облава, нашли бумажку с самолетиками, а в городе аэродром, и «пришили», что дед партизан.

… В тюрьме тоже на работы водили, мама очень хвалила начальника тюрьмы, а вот сын его был жестокий, над евреями особенно издевался.

… Как аэродром взорвали. То мама устроилась на Рыбной (улица в Николаеве, нынешнее название ул. Чкалова) в школе уборщицей.

 – Школа работала?

– Не как школа, там конторы были, и госпитали в школах делали.

…Бомбили все время. Сколько немцы были, столько наши и бомбили.

– А что бомбили: заводы, аэродром?

– Нам казалось, что все вокруг бомбили.

 – Как было с питанием при немцах?

– Хлеб по карточкам давали, работающим больше полкило или 600 грамм, а детям по 200 грамм. Магазины работали, деньги за работу платили. Работали все. Меня в 14 лет забрали на  работу. Пришли полицаи с винтовкой и забрали меня на работу. Мы копали траншеи и засыпали туда овощи на хранение. Овощи мы воровали. В рейтузы прятали, то луковку, то морковку. А наши же и сдали нас.

– А откуда узнали, что тебе 14 лет исполнилось?

– Они же учет вели. Очень точный. Все были на учете. Зарплату платили. А когда холодно стало, так мы сами работу искали в тепле, в помещении. Нашли работу, убирали в квартире, где немцы жили, еду в судочках им носили, и себе в судочки брали, повар Ганс нам насыпал, хлеб, бывало, забирали мы черствый. Брюки я им гладила всем, им же надо идти spazieren с русскими барышнями. Буханку хлеба за глажку дали, и записку писали, чтоб меня с этой буханкой пропустили, что я не украла этот хлеб.

 – А как вы с немцами общались? На каком языке?

 – Некоторые знали русский, коверкали, но говорили, колонисты-немцы (из районов Николаевской области) переводили.

…Денщик был, пожилой, мы с ним по-немецки разговаривали. Я ему «Гитлер капут!». А он мне «Сталин капут!» Так и говорили…

…Рынок работал, продукты на рынке покупали. Вначале долго ходили советские деньги, потом уже немецкие.

…Отступали немцы ночью, быстро кто как…

После войны бабушка училась в ФЗУ (Школа фабрично-заводского ученичества) при судостроительном заводе и по окончанию школы по распределению её отправили на работу на судостроительный завод в Калининград. В это же время брат бабушкиной мамы завербовался на Дальний Восток на Сахалин на работу и забрал с собой бабушкину маму, т.к. с продуктами в Николаеве было тяжело, а на Дальнем Востоке за счёт рыбы можно было пропитаться.“