Когда мы говорим о милиции, теперь полиции или других органах власти, всегда делаем сноску с пояснением, что это – срез общества и им присущи все те проблемы, которые существуют в этом самом обществе. На самом деле, это не совсем так, а точнее – совсем не так. Нет этого среза общества вовсе. Ведь общество – это шкала от алкаша и бомжа, до миллиардера. Но мы же не видим в полиции и первых, ни вторых. Мало того, мы там не видим людей, находящихся по шкале  сразу перед бомжами или миллиардерами. На самом деле, полиция вбирает в себя представителей довольно узкой прослойки общества, прогнанной через несколько фильтров. Поскольку лицо полиции определяет ее командный состав, то скорее надо вести речь об офицерах. А они прошли профессиональный и психологический отбор, у всех – профильное высшее образование и т.д. Какой же это срез общества? И так – за что не возьмись.

То же самое и с журналистами. Туда идут люди определенного склада характера и выходцы из определенных слоев общества. Потом они получают профильное образование, стажируются и только после этого приходят в свой цех. Так вот, могли ли журналисты стать неким анклавом, в океане полного разложения всех остальных органов власти или они оказались тем срезом общества, которым были остальные ветви власти? Мы глубоко убеждены в том, что они должны были, остаться на вменяемых общечеловеческих позициях и вот почему.

Творческая интеллигенция, куда безусловно входит и цех журналистики, получает несколько иные профессиональные критерии, чем все остальные. Их основное предназначение – быть предохранителем от развития негативных явлений в обществе и государстве. Иначе, в них просто нет необходимости. Они по определению должны более четко понимать грань, отделяющую добро и зло, хорошо и плохо. Они, как и другие творческие цеха, обязаны знать мировую литературу и мировую историю, особенно в критические периоды. Они обязаны понимать, куда ведут те или иные процессы и вовремя сигнализировать обществу об этом. Актеры и писатели обязаны это делать своими инструментами, а журналисты – своими, более короткими и быстрыми.

Но тут надо понимать, что все они живут в глубине общества и являются его частью. Поэтому, сохранить здравый смысл и максимально возможную объективность – надо уметь. Но ведь это и есть суть их профессии. Больше они ничего не делают и ничему другому не учатся. Поэтому они должны быть последней опорой для общества, которое оказалось у руин государственных институтов. Причем, вполне логично различать периоды мирной жизни и войны. Ибо вряд ли можно всерьез полагать, что журналист останется объективным к пуле, которая летит ему в лоб или в затылок его ребенку. А потому, критерии деятельности безусловно меняются так, чтобы польза от деятельности журналиста была максимальной в этот момент и этому обществу. Все остальное время он обязан стремиться к максимальной объективности.

Если он будет неуклонно следовать этому правилу, то в таком случае журналист может рассчитывать на особый статус представителя власти №4. Только в этом случае он становится инструментом «свободы слова», со всеми вытекающими последствиями. И наоборот, если журналист не склонен к объективности и более того, за деньги пишет вещи прямо противоположные этому принципу, а в случае войны начинает играть непонятную роль, он автоматически лишается своего особого статуса и не может претендовать на что-то большее, чем любой гражданин. В этом случае, он утрачивает связь со свободой слова и становится простой словесной проституткой.

К сожалению, именно три года войны показали, что журналистики, в том высоком смысле этого слова, у нас нет. Простой пример. Журналист это – не профессия, но уже смысл жизни. Если ты решил менять этот мир к лучшему – делай это, используя свои профессиональные навыки. Раз так, то любые предложения стать депутатом или кем-то еще, то есть, оставить ветку власти №4 и пересесть на другую ветку – не должны приниматься по определению, ибо ты уже имеешь возможность влиять на ситуацию, будучи на своем месте. По факту, журналисты переобуваются в прыжке так, что этого уже никто не замечает.

В итоге получается, что журналист стал просто пишущим или говорящим наемником, разменяв свою объективность на редакционную политику, а свой долг перед обществом на вполне ощутимые материальные блага. То есть, нынешняя журналистика стала чем-то типа обслуги в номерах. На ТВ и в печатных изданиях журналисты работают строго в парадигме заданной хозяином и работают информационными киллерами конкретных фигур или целых процессов. При этом им плевать на конечный результат, они отрабатывают свой номер и свой гонорар. Практически любой наш журналист не имеет ничего общего ни с объективностью, ни с интересами общества и это приводит к фактической смерти профессии.

Ее смерть можно констатировать в тот момент, когда очередной зритель или читатель решает больше никогда не смотреть ни новостей, ни безобразных шоу и по совету профессора Преображенского – не читать газет. На самом деле, такие люди отказываются от услуг журналистов и переходят на альтернативные источники информации.

Достаточно обратить внимание на то, что потихоньку набирают вес и значение самодеятельные информационные порталы или отдельные блоггеры. Это люди, которые создают альтернативное информационное пространство, свободное от полностью дискредитированной журналистики. Это явление набирает все большие обороты, а журналисты все чаще получают прозвище, состоящее из слияния названий двух основных профессий. То есть, прямо на наших глазах журналистика агонизирует как профессия, а самые раскрученные журналисты наносят ей очередные контрольные выстрелы. В любом случае, тенденция становится все более устойчивой и в конце концов, огромное количество случаев вытеснения СМИ из информационного пространства, перейдет в какое-то новое качество.

Еще раз, тема дискуссионная и мысли читателей, на сей счет, могут оказаться более интересными, чем этот текст. Мы просто задали параметры дискуссии, которая обязательно должна пройти, чтобы найти и уничтожить тот внутренний вирус, который успешно убил у нас все четыре ветви власти и, если бы не самоорганизация гражданского общества, уже не было бы никакого государства вообще. Была бы колония.